— Ваша честь! — с усталым видом поднялся Биллингс. — Я вынужден вторично возразить против этой душещипательной истории, против этой коммунистической галиматьи. Все, что тут было сказано, совершенно не относится к вопросу, рассмотрением которого занимается данный суд.
— Возражение отклоняется, — спокойно ответил судья Айнхорн, и Биллингс сел.
— Старая женщина, — продолжал Бен, — каждый вечер, перед тем как я ложился спать, в течение часа массажировала мне ноги, втирая какое-то народное лекарство. Когда я уезжал в свой батальон, эти простые люди плакали. Это были каталонцы, жители испанской провинции Каталонии, говорящие на особом диалекте, которого я не понимал.
Бен сделал паузу и провел рукой по лицу.
— Вот все, что я могу сказать. Не знаю, достаточно ли убедительно я говорил, но пребывание в Испании заставило меня по-новому взглянуть на жизнь. Я стал другим человеком.
По мнению коммунистов, пришло время покончить с таким порядком, когда небольшая группа лиц владеет всеми богатствами земли и заставляет работать на себя всех остальных. Коммунисты борются за создание такого общества, где каждый, кто трудится, владеет вместе со всеми землей, фабриками, природными богатствами и вместе со всеми участвует в управлении обществом. Именно такие условия создались в Испании после бегства помещиков и капиталистов.
Бен повернулся и взглянул на Сью.
— Я хочу дожить до того дня, когда увижу в своей родной стране точно такие же взаимоотношения между людьми, какие я видел в Испании.
Я верю, что этот день наступит, потому что на одной шестой части земного шара такое общество уже создано. В этом обществе, где народу принадлежат все богатства и где народ сам управляет страной, ни один человек не наживается за счет другого, ни одна женщина не подчинена мужчине, все люди, независимо от оттенка кожи и расовой принадлежности, — равны и рука об руку строят настоящее человеческое счастье. В этом обществе нет и не может быть междоусобных войн.
Табачник встал и повернулся к Биллингсу.
— Теперь допрос можете продолжать вы, — произнес он.
Улыбаясь Биллингс поднялся со своего кресла.
11. 13 марта 1945 года
Южная Франция еще чем-то напоминала Бену Испанию, чего нельзя было сказать о восточной части страны. Было холодно (собственно, это и не удивительно для марта), в природе чувствовалось что-то мрачное и гнетущее (но, может быть, в этом виновата война!).
Хэнк Прэт раздобыл где-то поросенка, и сейчас его трофей вращался на импровизированном вертеле, испуская аппетитный аромат. Соблазнительный запах — для всех, но жарким полакомятся только солдаты взвода Блау.
Тут же был и Коста, пуэрториканец. Три мушкетера, сблизившиеся в Кэмп-Уиллере, в Джорджии, перекочевали во Францию и теперь маршировали по ее полям.
Садилось солнце. На душе у Бена было тоскливо. «Мне бы следовало вести дневник, — думал он. — Ему я мог бы поведать некоторые свои думы, которыми не могу поделиться с Хэнком и Эмилио. Но почему у тебя должны быть думы, которыми ты не можешь поделиться со своими товарищами?» — тут же мелькнула у него мысль.
— Бен! — окликнул его Хэнк. — Сорока на хвосте только что принесла слух, что мы выступаем завтра.
— Я уже знаю.
— Что ты думаешь по этому поводу, дружище?
— Я думаю, нам лучше всего приняться за поросенка. О следующем дне подумаем, когда он наступит.
«Самое дорогое у человека — это жизнь, — вспоминал Бен известное выражение. — Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» Кто это написал? — попытался припомнить Бен. — Ленин или кто-нибудь другой? Эти слова выражают чувства, которые следовало бы внушать солдатам с самого начала их службы. Но этого никто не делал. Почему? Ведь можно было сказать, как это обычно делается, что так гласит народная мудрость. Бен припомнил и окончание: «Чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: Вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества» [132].
— Что тебя беспокоит, профессор? — спросил Хэнк. — У тебя такой вид, что, взглянув на тебя, хочется зареветь во весь голос.