— Да, так.
— Предположим, что вы вступили бы в партию еще до поездки и что именно партия предложила бы вам отправиться в Испанию. Вы дали бы свое согласие?
— Возражаю, — поднялся Табачник. — Это гипотетический вопрос.
— Ваша честь! — обратился к судье Бен. — Я бы хотел ответить, если защитник снимет свое возражение.
— Снимаю, — согласился Сэм.
— Кроме того, мне хотелось бы дать пояснения к моему ответу, — добавил Бен.
— Пожалуйста, — кивнул судья Айнхорн.
— На ваш вопрос я отвечаю утвердительно, — заговорил Бен. — Да, я поехал бы. Я вступил в бригаду добровольно, потому что страстно поверил в справедливый характер борьбы испанского народа и хотел оказать ему посильную помощь.
— Другими словами, вы, коммунисты, добровольно подчиняетесь дисциплине, которую вам навязывает партия? — вставил Биллингс.
— Я возражаю, — снова вмешался Табачник. Бен лишь рассмеялся.
— Но может быть, вы согласитесь ответить и на этот вопрос? — спросил Айнхорн.
— Если не возражает защитник.
— Снимаю возражение, — отозвался Сэм.
— Замечание мистера Биллингса может служить классическим примером того, как страдает логика у людей, не играющих в шахматы, — проговорил Бен и тут же пожалел, что с его губ сорвалось это легкомысленное замечание. Повторялась та же история, что и в тот день, когда он давал показания перед комиссией.
— Вы допускаете личный выпад против меня, — медленно проговорил Биллингс, — потому что не любите правительство, которое я имею честь представлять при разбирательстве данного дела?
— Я не хотел допускать никакого выпада, — серьезно ответил Бен. — Я просто хотел подчеркнуть, что вы сделали неправильный вывод из моих слов. Партийная дисциплина, которая вам так не нравится, это такая же дисциплина, какая существует в любом симфоническом оркестре.
— Не понимаю, — буркнул Биллингс.
— И я тоже, — присоединился к нему судья Айнхорн.
— Ну, скажем, оркестр согласился сыграть Первую симфонию Брамса. Вполне может случиться, что одному из музыкантов, скажем первой скрипке, захотелось исполнить не это музыкальное произведение, а Седьмую симфонию Бетховена. В этом случае он должен либо согласиться играть Брамса вместе с остальными, либо уйти из оркестра. Именно такую дисциплину я и имел в виду.
— Абсурдный пример! — фыркнул Биллингс. — Какое отношение он имеет к революции?
— Никакого, — ответил Бен. — Я не сказал ни одного слова о революции. (Зрители начали смеяться, но судья постучал молотком, и смех прекратился.)
— Прошу извинить меня, — проговорил Бен. — Мне кажется, я наилучшим образом смогу пояснить свою мысль, если расскажу об одном случае, услышанном на этой неделе, конечно… (он повернулся к судье), конечно, если мне разрешат.
— Говорите, — произнес Айнхорн.
— Не рассматривайте эту историю, как шутку: по-моему, в ней содержится ответ на вопрос мистера Биллингса о дисциплине. (Он повернулся к прокурору, который стоял напротив него, рассеянно постукивая ногой.) Кажется, дело было так: некая дама зашла в музыкальный магазин и попросила дать ей пластинку «Петя и Волк» советского композитора Сергея Прокофьева. Продавец холодно ответил:
— В нашем магазине не продаются пластинки с музыкой мистера Прокофьева. Он коммунист.
Дама удивилась.
— Я совершенно не разбираюсь в политике, — сказала она, — но, по-моему, Прокофьев пишет красивую музыку.
Продавец, выпрямившись, ответил: Мадам, вы тоже смогли бы писать красивую музыку, если бы они держали около вашей головы пистолет.
Зрители разразились хохотом, и судья застучал молотком по столику.
— Я прикажу немедленно очистить помещение, если эта демонстрация не прекратится, — заявил он.
Когда в зале снова наступила тишина, Айнхорн взглянул на Биллингса, отметил время и объявил:
— Перерыв до двух часов дня!
В ресторанчике на Фоли-сквер Бен спросил у Сью:
— Ты что, ушла с работы?
— Две недели назад. А разве ты не заметил?
— На что же ты живешь? На средства комитета по защите Бена Блау?
— А почему бы и нет? Я собираю деньги для этого комитета. По крайней мере, я хожу к тем людям, которых разыскивает для меня Энн Лэнг.
— Значит, я буду сидеть в тюрьме, а ты тем временем будешь прожигать эти деньги?
— Так тебе и надо!
Бен потянулся через стол и взял ее руку.
— Рюмку сухого мартини, — сказал он подошедшему официанту, показывая жестом на Сью.