— А ты не хочешь выпить?
— Меня ведь судят. Тебе, надеюсь, не хочется, чтобы я сам себе накинул петлю на шею?
— Из-за одной-то рюмки? — Сью рывком отняла руку. — Все несчастье, Бен, в том, что у тебя нет пороков: ты не пьешь, не куришь, не ругаешься. Ты, черт возьми, слишком чист для того, чтобы жить.
— У меня есть один порок, и он непрестанно гложет меня.
— Боже милосердный! — шутливо воскликнула Сью, часто мигая глазами с необычайно длинными ресницами. — Что же это за порок? Кокаин?
— Нет, это — ты, — ответил он.
— Просто-напросто ты страдаешь той же болезнью, что и весь ваш пол, — проговорила она. — Французы назвали бы тебя бабником.
Бен рассмеялся:
— Хорошо, если бы так. Лекарство от такой болезни всегда под рукой.
— Да? Ты думаешь, что так же неотразим, как Эррол Флин?[134]
— Сью, я прошу тебя выйти за меня замуж, — серьезно проговорил Бен.
— Мне очень льстит твое предложение, — отозвалась девушка, и лицо у нее внезапно стало печальным, — но принять его я не могу.
— Почему?
Сью молчала, и Бен спросил:
— Ты думаешь, я шучу?
— Хуже. Я уверена, что ты говоришь серьезно.
Она снова замолчала. Бен уставился на нее и смотрел до тех пор, пока Сью не почувствовала себя неудобно.
— Не думаю, что наш брак окажется удачным, — проговорила она наконец.
— Это почему же?
— Я не понимаю тебя. Когда я была нужна тебе только как случайная подруга, я всегда понимала тебя и соглашалась с тобой. Но теперь ты кажешься значительно сильнее.
Он откинулся в своем кресле и, не скрывая удивления, спросил:
— Только поэтому ты и отказываешься?
— Не знаю, как лучше объяснить.
— Слишком долго я страдал от раздвоения личности, слишком долго боролся с собой. Вот почему у нас с Эллен ничего не получилось. Это состояние продолжалось у меня и на войне, но теперь оно начинает проходить.
— Вот об этом я и говорю.
— А что здесь плохого? — спросил Бен в то время, как официант ставил на стол коктейль. — Ответь мне сейчас, пока окончательно не запуталась.
Бен снова взял Сью за руку, и на этот раз она не отняла ее.
— Ты ведешь большую работу для комитета, — заметил он.
— Я никак не могу уследить за ходом твоих мыслей, — пожаловалась Сью. — Ты то и дело перескакиваешь с одной темы на другую, говоришь то об одном, то о другом. Ну, а для комитета я не сделала ничего особенного. Всю работу ведут ветераны, редакция газеты «Дейли уоркер» и партия. Тебе могут показаться глупыми мои слова, но как бы я ни старалась выглядеть интеллигентной, у меня ничего не получается. Я как была простой работницей, так и останусь.
— Вот теперь я не понимаю тебя.
— Ты как ртуть, которая то распадается на массу капелек, то мгновенно сливается в очаровательный блестящий шарик.
— Нелепый образ!
— Можно залюбоваться тобой, когда ты сидишь на скамье подсудимых: там ты — одно целое. Но в другие минуты ты пугаешь меня. Мне нужен самый обычный человек, а не два в одном лице и уж, конечно, не полдюжины, как в тебе. С одной стороны, ты гоняешься за женщинами, словно Фрэнсис Лэнг, с другой — ты все же хороший человек и принадлежишь нам.
— Надеюсь.
— Но можешь ты дать гарантию, что таким хорошим и останешься? — с улыбкой спросила Сью.
— Разумеется, — заверил ее Бен, — меня вовсе не прельщают лавры бабника, да и денег у меня нет для подобных занятий. Я не собираюсь перевоспитываться, не стремлюсь стать великим писателем, я буду отдавать все свои силы нашему делу. А это значит, что я не могу дать никакой гарантии как мужчина, как муж, как отец твоих детей. Ты удовлетворена?
— Вот теперь я снова начинаю понимать тебя!
— Ну, так как же? — спросил Бен, шутливо напуская на себя сердитый вид. — Принимаешь ты мое предложение или отвергаешь?
— Какой же ты романтик, Бен! — с улыбкой ответила Сью, и он прочитал в ее улыбке ответ, которого ждал.
Когда Бен и Сью шли назад к зданию суда, разносчики газет выкрикивали заголовки экстренных выпусков, но они были так счастливы, что ничего не слышали.
Биллингс был очень мрачен, когда возобновил допрос.
— Мне хотелось бы попросить вашу честь, — обратился он к судье, — предложить подсудимому приберечь его шуточки для заметок, которые он пишет в «Дейли уоркер».
— Но ведь вы сами, мистер Биллингс, попросили подсудимого проиллюстрировать ответ на ваш вопрос о дисциплине, — ответил Айнхорн.