— Согласен, — сказал Бен. — И мы можем изменить ее.
— Парочка наивных младенцев, — проворчал Иллимен, протягивая руку за бутылкой.
— Бен, — проговорил Лэнг, касаясь его руки. — Послушай меня, мой молодой друг. Тебе двадцать восемь лет, а мне тридцать восемь. Ты писатель. Стрелять может любой, а писать лишь немногие. Ведь это же важно!
— Конечно важно, — согласился Бен. — Но именно сейчас и именно здесь стрелять гораздо важнее, чем писать. Ты сомневаешься?
— Поверь мне, ты принимаешь эгоистичное решение, — сказал Лэнг. — Я разбираюсь в людях. Ты поддаешься настроению, становишься романтиком и Дон-Кихотом.
— Но мы воюем сейчас не с ветряными мельницами, — заметила Долорес.
— Никто здесь не понимает юмора, — пробормотал Иллимен, обращаясь больше к самому себе, чем к остальным. — «С неба падает не дождь, а фиалки», — запел он.
— Ты поступаешь так ради своей прихоти, — продолжал Лэнг. — Видимо, тешишь себя нелепой мыслью, что твой поступок поможет тебе стать мужчиной.
— Мимо цели, доктор Фрейд! — засмеялся Бен. — У меня есть кое-какие основания считать себя мужчиной или кем-то очень похожим на него. Но мне надоело быть зрителем и ограничиваться простым наблюдением. Мне осточертела эта липовая объективность. Лицемерие — вот что она представляет в действительности. Я не в состоянии больще терпеть. Я не могу больше смотреть на разрушенные жилища и видеть груды изуродованных детских трупов.
— C’est la guerre![19] — промычал Иллимен в горлышко своей бутылки.
— Я знаю, что это — моя война, — продолжал Бен. — За последние шесть месяцев я тут везде побывал. И то, что я увидел, не только причиняет боль, но и приводит в ярость. Я дошел до такого состояния, что если не сделаю всего, что в моих силах, чтобы помочь патриотам, то просто-напросто возненавижу себя.
— Понятно, дружище, понятно, — снова вмешался Клем. — Мы все помогаем, как можем. Долорес помогает у себя в учреждении, мы с Зэвом строчим как сумасшедшие, и многое из того, что написано нами, печатается. Может быть, больше, чем пишешь ты, хотя это, конечно, объясняется тем, что мы известнее тебя. Важно, что написанное читают миллионы. Из винтовки ты можешь поразить трех, ну, четырех, если тебе повезет. Для того чтобы убить одного солдата, нужно несколько сот патронов. Печально.
— Значит, тремя — четырьмя фашистами будет меньше, — сказал Бен.
— Сдаюсь! — воскликнул Иллимен. — Если человек хочет покончить с собой, с какой стати я буду останавливать его?!
— Да он и не собирается умирать! — с ожесточением бросил Лэнг. — Он говорит, что хочет жить. Он думает… черт возьми, кому какое дело, что он думает?
Поймав на себе взгляд Долорес, Лэнг внезапно почувствовал раскаяние и ласково спросил:
— А что вы думаете, Долорес? Вы же испанка. Он хочет воевать за вас. По-вашему, он нужен? Может быть, он бесцельно хочет отдать свою жизнь?
— Если бы я верила в бога, — ответила Долорес, — я бы сказала: да благословит его бог! Могу лишь сказать… — Она не договорила и, вскочив со стула, подбежала к Бену и поцеловала его в щеку.
Блау покраснел, как девушка.
5. 7 ноября 1947 года
Когда Лэнг добрался от дома доктора Мортона до Юниверсити-плейс, было уже почти шесть часов вечера. Движение в Нью-Йорке, думал он, с каждым днем становится все сильнее, и наступит время, когда вообще будет невозможно ездить. Ну что ж, тогда он переедет жить на дачу, в Бокс Каунти.
Жена сообщила ему, что его секретарша Пегги О’Брайен, которую он год назад выписал из Голливуда, уже ушла. Энн сидела за пианино, разучивая сонату Скарлатти, но как только Лэнг открыл дверь, поднялась и быстро подошла к нему:
— Фрэнк, что случилось?
Он взял ее за плечи, посмотрел в глаза и ответил:
— Потом. Пегги просила передать мне что-нибудь?
— Не знаю, — ответила она. — У нас к семи соберутся гости. Ты не забыл? — Лэнг сделал гримасу. — С днем рождения! — воскликнула она и поцеловала его.
— Ужасная скучища эти дни рождения, — пробормотал он. — Я должен принять ванну. Чувствую себя таким грязным, таким грязным!
— Но что же комиссии нужно было от тебя? — продолжала настаивать Энн и нахмурилась, когда он отвернулся, собираясь отойти. Энн весь день нервничала: ей хотелось узнать, о чем комиссия допрашивала Лэнга; она даже не выключала радиоприемник на случай, если какое-нибудь сообщение о допросе будет передано в последних известиях.