Он почувствовал, что обязан как можно скорее поставить Энн в известность о своем решении; ее письма дышали одиночеством и страхом, и было бы несправедливо и нечестно поддерживать в ней уверенность, что отношения между ними остались теми же, что и до его отъезда из Нью-Йорка.
Хотя, честно говоря, какими же были в то время их отношения? Пылкой любовью их никак не назовешь. Ссоры и упреки из-за его случайных романов, которых он почему-то никак не мог избежать. Постоянное напряжение, прорывавшееся наружу из-за любого пустяка, а то и вообще без всякого повода. И это всего лишь после трех лет семейной жизни!
Их брак с самого начала был ошибкой, это было безрассудно.
Лэнг снова попытался составить текст телеграммы, тщательно выписывая печатными буквами:
«МИССИС ЭНН ЛЭНГ, 48 БЭНК-СТРИТ, НЬЮ-ЙОРК. ЭТА ВОЙНА ЗАСТАВЛЯЕТ ЧЕЛОВЕКА СТАТЬ САМИМ СОБОЙ. ДОЛГО РАЗДУМЫВАЛ НАД НАШИМ БРАКОМ. БРАК ЛИ ЭТО ВООБЩЕ?..»
«Нелепо! — подумал он. — Объяснить все это можно только в письме». И он решил написать письмо.
Ему придется написать весьма пространно, подробно рассказать, почему с самого начала что-то заставляло его отклонять попытки-Энн приехать к нему (она не раз предлагала это в своих письмах и телеграммах); как его предчувствие неизбежности разрыва между ними подтвердилось той глубокой любовью, которую — теперь уже нет сомнений — он испытывает к Долорес; он скажет, что это вовсе не очередная случайная интрижка (к Долорес он не прикоснулся и пальцем), наоборот, эта маленькая испанка ему сейчас так нужна, как никто раньше в его жизни.
Лэнг внезапно вспомнил, что прошел уже почти час, и Долорес может в любую минуту позвонить из холла гостиницы. У него сильно забилось сердце, и он решил, что можно подождать с письмом. Девушка была образцом пунктуальности в такой же мере, как и образцом высокой нравственности, которой он не мог ни достичь сам, ни побороть в Долорес и которую находил необычной для женщины, утверждавшей, что она коммунистка и, следовательно, как понимал Лэнг, свободна от буржуазных предрассудков.
Лэнг неоднократно пытался заманить Долорес к себе — выпить рюмку вина перед обедом или закусить чем-нибудь таким, чего нельзя было найти даже в ресторанах, снабжавшихся с черного рынка. (Эти рестораны она отказывалась посещать). Долорес наотрез отклоняла приглашения Лэнга даже в тех случаях, когда у него были его друзья, вроде Иллимена, Герберта Мэттьюса из «Нью-Йорк таймса», или кто-либо еще.
Долорес утверждала, что доверяет Лэнгу. Не говоря этого прямо, она давала понять, что он, несомненно, не собирается силой овладеть ею, и тем не менее не проявляла никакого желания отведать виски «Блэк энд Уайт», коньяку «Курвуазье» и даже хересу «Драй Сэк», за бутылку которого Лэнг заплатил огромную сумму, хотя и сказал Долорес, что ему привез ее корреспондент «Юманите» Жорж Сория из своей последней поездки за границу.
Долорес неодобрительно относилась к тому, что корреспонденты привозят в Испанию подобные деликатесы, пусть даже только для себя.
— Как вы можете так питаться, — негодующе говорила она, — когда столько людей голодают?
— Дорогая моя, — отвечал Лэнг, — оттого, что вы умрете с голоду, голодающие не станут сытыми. Пойдемте ко мне. Мой коллега прислал мне из Лиона чудесный pâté de campagne[27].
— Я как-то читала, что в вашей стране молодые люди заманивают девушек к себе, обещая показать им grabados al agua fuerte[28]. Как они у вас называются?
— Гравюры? — спросил Лэнг смеясь.
— Гравюры, — подтвердила она. — А вы предлагаете мне чедерский сыр, ветчину, масло и кровяную колбасу.
— Perdóname![29]—ответил Лэнг. — У меня нет гравюр, а у вас нет любви.
— Я люблю всех, кто любит Испанию, — сказала Долорес с таким серьезным видом, что он порывисто обнял ее, хотя они были посредине площади де Каталунья.
Когда она позвонила из холла, он, не дожидаясь, пока поднимется старенький лифт, быстро сбежал вниз по лестнице.
Как и все женщины республиканской Испании в те дни, Долорес не носила шляпы, но, в отличие от многих испанок, которых он встречал на улицах, не выкрасила свои чудесные черные волосы и не превратилась в блондинку, за что он испытывал к ней чувство признательности…
Они прошли в ресторан со стеклянным куполом, напоминавшим ему «Гарден Корт» в отеле «Палас» в Сан-Франциско, и официант в безупречном смокинге усадил их за столик. Лэнг рассказал Долорес, что он видел, сообщил о своей встрече с Блау и почувствовал себя несколько задетым тем заметным интересом, который она проявила к Бену.