«…Выдвинутый в дни наступления неприятеля лозунг „Сопротивляться!“ был подхвачен нашими бойцами и всем испанским народом. Наша армия героически сопротивлялась. Наш народ дал отпор и тем, кто предсказывал или предлагал капитуляцию. И поэтому враг, хотя он и добился больших успехов, не смог полностью осуществить свои планы…»
«Если бы я читал этот доклад в газете, удобно расположившись в кресле дома на Бэнк-стрит в Нью-Йорке или на даче в Бокс Каунти, — думал Лэнг, — я сказал бы, что это типичная агитационная речь, задуманная и произнесенная с единственной целью — сплотить народ». Но всякий, кто находился здесь, если только он не был слеп, глух и обладал хотя бы каплей здравого смысла, должен был признать, что устами Ибаррури говорит сама правда.
«…Наша борьба не только дала всему миру новое доказательство жизнеспособности, боеспособности и организованности испанского народа, его героизма и веры в собственные силы, но и создала предпосылки для возникновения новой международной обстановки, основной чертой которой является начало организации фронта сопротивления завоевательным планам фашизма. Наша борьба создает также новую ситуацию внутри страны. Основная черта этой ситуации — сплочение всех антифашистских сил вокруг правительства национального объединения…»
Лэнт понимал, что смуглая женщина, стоявшая сейчас на трибуне, могла зажечь величайшим энтузиазмом огромные толпы слушателей, но это было совсем не то исступление, которое он наблюдал в Мюнхене или в Берлине в «Спорт-палас», когда там выступал «Der Schöne Adolf»[37]. В том, что говорил Гитлер, если даже слушать его очень внимательно, невозможно было обнаружить ни капли здравого смысла, в то время как Долорес Ибаррури обладала поистине неотразимой логикой.
Самого Лэнга удивило подобное сравнение. Еще год назад он мог бы противопоставить некоего коммуниста некоему нацисту и сравнить влияние, которое каждый из них оказывает на своих слушателей. Но сейчас подобное сравнение показалось ему абсолютной нелепостью, и он тут же отбросил его.
В конце концов, в результате общения с обеими политическими группами, которые он, как и многие другие, называл «тоталитарными», Лэнг понял, что между ними нет ничего общего. Если он не знал этого до Испании, то узнал теперь, встретив Долорес (маленькую), Констанцию де ла Мора и таких военачальников, как Антонио Кордон.
Ведь он же не Иллимен, который постоянно твердит: «Я вне политики».
— Я пытался читать книги Маркса, Ленина и других коммунистических лидеров, — сказал как-то Клем, — но у меня от них только голова болит. Я вне политики, но могу отличить правильное от неправильного, истину от лжи.
— Как? — пристал к нему Лэнг. — Путем собственного умозаключения?
— А почему бы и нет? — ответил Клем, передавая ему бутылку виски. — Хлебни.
«…Ныне, как и прежде, люди, любящие свободу и прогресс человечества, стоят на нашей стороне. Демократическая Франция, находящаяся под прямой угрозой фашистской агрессии, с каждым днем все яснее видит, что ее судьба связана с нашей судьбой, и потому проводит все более энергичную антифашистскую политику…»
(«Французское правительство или французский народ имеет в виду Ибаррури? Правительство Франции ведет себя возмутительно, а французский народ здесь, в Мадриде, пожертвовал тысячами своих лучших сынов, погибших при защите Университетского городка»).
Сидя за столом для представителей печати рядом с Долорес, Лэнг робко пожал ей под скатертью руку. Он обрадовался, когда девушка ответила ему легким пожатием, хотя тут же осторожно убрала руку.
Лэнг оглядел зал. Люди слушали затаив дыхание. Во время пауз стояла напряженная тишина. Не будь Лэнг очевидцем происходящего, он никогда бы не поверил, что люди могут слушать с таким сосредоточенным вниманием. С балконов свисали длинные узкие красные полотнища с белыми буквами. «Resistir es vencer!»[38] — говорилось на одном. «Viva la Union Soviética: mejor amigo del pueblo español!»[39] — гласило другое. Лозунги призывали народ: «Поддерживайте правительство национального единения!», «Экономьте продукты питания — в них нуждаются дети!», лозунги утверждали: «Тринадцать пунктов — путь к победе!», «1938 год — год Победы!»