«…В руках неприятеля находятся очень богатые районы Испании, в частности Бискайя, Астурия (Лэнг знал, что англичане интересуются обоими этими районами) и часть Андалузии. Но разница между неприятелем и нами в том, что в зоне, находящейся под господством интервентов, они испытывают огромные трудности в своих попытках мобилизовать для работы население. Очень трудно вернуть к рабскому труду народ, уже познавший свободу…»
(Лэнг подумал, что это, должно быть, действительно так, и решил побывать на оккупированной фашистами территории, чтобы лично убедиться в этом. Он читал статьи Джея Аллена, Лэрри Фернсворта, а также французских и английских корреспондентов и знал, что Фернсворт хотя и ревностный католик, но человек честный. Лэнг читал и глубоко тронувшие его декларации священников Бискайи, которых вряд ли можно было заподозрить в симпатиях к красным (если, конечно, не считать коммунистами вообще всех антифашистов, что было бы уж слишком).
Долорес Ибаррури продолжала анализировать обстановку в республиканской Испании, и Лэнг внезапно обнаружил, что она говорит уже больше двух часов.
«…Война продолжается почти два года, и не удивительно, что после двух лет борьбы и страданий, лишений и мук появились некоторые признаки усталости. Нельзя требовать от народа такого стихийного подъема, какой был в первые месяцы войны…»
Она критиковала свою партию за то, что агитационная работа иногда носит «слишком общий характер», тогда как «с каждым днем в борьбу вступают новые люди, которым необходимо хорошенько разъяснить цель и методы нашей борьбы»; не следует забывать, что «имеются также люди, испытывающие усталость». Она говорила об ошибках партийной прессы, которая некритично относится к появившейся в партии тенденции «замкнуться в себе, что является результатом удовлетворенности ростом партии и чувства гордости ее силой».
Есть коммунисты, предупреждала Ибаррури, «забывающие, что подлинная сила нашей партии заключается в ее постоянной связи с массами беспартийных и членами других партий для того, чтобы знать интересующие их вопросы и совместными усилиями их разрешать…»
Долорес la pequeña посмотрела на Лэнга, и он, почувствовав ее взгляд, повернулся и заглянул в ее глубокие черные глаза. К своему изумлению, Лэнг увидал, что они полны слез. Смущенный этим, он отыскал под столом руку девушки и крепко сжал ее. Долорес ответила ему таким же пожатием, и сердце Лэнга снова радостно забилось.
Ему показалось, что, слушая доклад Ибаррури, они стали ближе друг другу, чем за все время их знакомства. Больше того, Лэнг почувствовал, что вот теперь-то они действительно вместе. Он тут же представил себе, что произойдет, когда кончится заседание, как он сообщит Энн свое решение, сейчас казавшееся ему неизбежным, и попросит жену немедленно дать ему развод.
Лэнг не сомневался, что отныне все его будущее связано с маленькой и «единственной» Долорес, с ее страной, которую он начал считать своей и к которой питал теперь глубокое чувство, какого никогда не испытывал к своей родине. «Неужели это возможно?» — удивился он.
Во время заседания Лэнг, как и все в зале, слышал звуки очередного артиллерийского обстрела. Каждый, до кого доносилась канонада немецких батарей, установленных на горе Гарабитас, невольно задерживал дыхание в ожидании взрыва. Как обычно, фашисты обстреливали рабочие кварталы в Куатро Каминос, избегая вести огонь по брошенным или реквизированным домам богачей в квартале Саламанка.
Хотя ночные артиллерийские обстрелы имели целью терроризировать горожан, Madrileños [40] к ним уже привыкли. В сумерках, как только заканчивались спектакли в театрах и работа в учреждениях, фашисты регулярно открывали огонь по площади Пуэрта дель Соль и улице Гран Виа, заполненным в это время тысячами прохожих.
«…Наше превосходство над врагом заключается в том, что мы всегда можем разъяснить народу, за что мы сражаемся и почему необходимы самые большие жертвы. Враг же неизменно наталкивается на сопротивление народа».
Лэнг и Долорес больше двух часов гуляли по затемненным улицам города. Обстрел прекратился. Несмотря на конец мая, было довольно свежо.