— М-м-м, — промычал Мортон.
— Ради всего святого, перестань мычать! — взмолился Лэнг, повернувшись на кушетке и со злобой взглянув на Мортона. Эверетт улыбнулся.
— Продолжай, — попросил он.
— Не знаю, стоит ли. Я даже не знаю, зачем рассказываю тебе все это. Может, потому, что боюсь, сам не знаю чего.
— Многое зависит от того, чего они хотят от тебя, — заметил Мортон.
— Блестящий вывод! — усмехнулся Лэнг и, вытащив из кармана новую сигарету, прикурил от окурка. Некоторое время он рассматривал разветвляющуюся трещину на потолке и думал: «Ну что ж, продолжай. Скажет что-нибудь этот шарлатан или не скажет — не имеет никакого значений. Хорошо, что у тебя есть хоть возможность излить душу». Мортон молчал.
— Я пока не могу понять, чего они хотят от меня, — снова начал Лэнг. — Разговаривая с ними, я чувствовал себя так, словно плавал в патоке или брал интервью у какого-нибудь паршивого дипломата-шаркуна.
Они вели себя исключительно вежливо, расспрашивали о моем первом выступлении на заседании комиссии и о пребывании в армии. Во время войны я служил в отделе прессы штаба Эйзенхауэра, и агенты ФБР хотели знать, как я получил офицерское звание: кто меня рекомендовал и прочее. Их интересовало также, какие отношения у меня были с Рузвельтом и служил ли я в Управлении стратегической разведки (кстати, я там не служил). Им нужны были даже такие явно несущественные сведения, как дата моей поездки в Голливуд для работы над сценарием фильма, который снимала фирма «Колумбия», дата возвращения и подробности того, как я пригласил к себе на работу Пегги О’Брайен.
— О’Брайен?
— Моя секретарша, — пояснил Лэнг. — Она работала в бюро стенографисток фирмы «Колумбия» и была выделена в мое распоряжение. Работала она прекрасно. Я вытащил ее из этой клоаки и привез в Нью-Йорк.
— М-м-м…
— Беседа с агентами ФБР была очень тягостной. На протяжении всего разговора они давали понять, хотя и не говорили этого прямо, что знают обо мне значительно больше, чем можно было бы предположить на основании их вопросов. Но что именно они знают, я и представить себе не могу. За всю свою жизнь я не совершил никакого преступления, если не считать, что в годы обучения в университете в Сиэтле крал книги из университетского книжного киоска, так как не имел возможности покупать их.
Но книги я воровал и после окончания университета — во всех случаях, когда представлялась возможность, до тех пор пока не устроился на свою первую журналистскую работу в «ПИ» и не стал зарабатывать достаточно на жизнь. Но все это было больше двадцати пяти лет назад.
— Почему ты не упоминал об этом раньше?
— Никогда не приходило в голову.
— А может, приходило, да тебе не хотелось говорить?
— Может быть.
Лэнг вздохнул и решил, что к Мортону он больше ни за что не придет. Подождав некоторое время и убедившись, что этот шарлатан опять ничего не скажет, он продолжал:
— Естественно, что Энн захотела узнать, кто у меня был. Пришлось солгать и сказать, что приходили люди из театра по поводу моей новой пьесы — я уже две недели до нее не дотрагивался. Потом я сказал, что должен уйти. Я просто не мог оставаться дома и целый вечер чувствовать на себе ее укоризненные взгляды.
— Почему ты так сказал?
— Что я сказал?
— Ее укоризненные взгляды.
Лэнг растерялся и некоторое время молча подыскивал ответ.
— Во мне, может быть, живет сознание своей вины перед Энн, — раздраженно заговорил он. — Вины, состоящей в том, что я не люблю ее и никогда по-настоящему не любил, что я обманываю ее и плохо отношусь к ней. Вины в том, что я так и не могу собраться с мужеством, чтобы разойтись с ней.
Но прежде чем я ушел из дому, раздался телефонный звонок. Я пошел в кабинет. Звонил приятель из «Таймса». Его слова совершенно ошеломили меня.
Возможно, ты найдешь это странным, да я и сам не смогу объяснить, почему это так на меня подействовало. Приятель сообщил, что, просматривая сообщения для печати, опубликованные Комитетом помощи испанским беженцам, он наткнулся на факт, который должен заинтересовать меня. Факт был в самом деле ошеломляющим.
Повернувшись, Лэнг взглянул на Эверетта Мортона: сидя на диване и подперев подбородок руками, тот сосредоточенно рассматривал носок своего элегантного ботинка.
— Все заседания комиссии, на которых «расследовалась» деятельность Комитета помощи испанским беженцам, были закрытыми. Повторяю, все заседания. Следовательно, ни один журналист на них не присутствовал. И тем не менее, показания одного из врачей — в комитет, кроме Барского, входили еще два врача — через двое суток после допроса его комиссией появились в мадридской газете! — Лэнг сел на кушетку и посмотрел на Мортона. — Ты слышишь? В фашистской газете в Мадриде!