- Смотри!
Он приспустил штаны, вытащив на всеобщее обозрение свой пенис и направил мощную струю мочи на белоснежную подушку своего обидчика. При этом он злорадно хохотал, из-за чего его немного потряхивало и струя разбрызгивалась в разные стороны, часто попадая и на одеяло. Совершив месть, он вернулся в свою кровать и больше его ничего не волновало. Чебурашка в этот момент был счастлив, а все остальные с нетерпением ждали возвращения толстяка, ведь через несколько минут должны были объявить отбой.
Ничего не подозревая, толстый вернулся, когда моча уже достаточно впиталась и была с виду незаметна. Медсестра заглянула в палату, проверила все ли на месте, затем выключила свет и пожелала нам спокойной ночи. Через окно в палату падал свет луны и можно было без труда различить когда толстый уляжется. Наконец, он лёг головой на подушку, затем повернулся на один бок, потом на другой. Потом просто замер. Лежал он тихо, а все молчали. Нам всем показалось, что толстяк ничего и не заметил и мы даже расстроились, но спустя пару минут услышали, как он тихо плакал. Может быть он не хотел, чтобы над ним смеялись и потому всю ночь пролежал в мокрой вонючей постели. Кстати, его безразличие передалось и всем остальным. Почему-то никто не стал вопить и говорить и случившимся. Все просто молча легли спать.
6 ноября 1997
В этот день Титаника выписали и Дерзкому пацану с кубиком стало скучно. Он в шутку говорил:
- Эх, уплыл Титаник. Теперь уже навсегда.
Я боялся, что Дерзкий найдёт себе другую жертву, а раз Титаника звали как и меня, то мои опасения имели определённую почву. Но постепенно все мои переживания рассеялись. В тот день, когда к одному из больных пришла мама, она передала ему конфет, а по правилам, если ты не съел то, что тебе принесли родители, то должен этим делиться. Конечно, большая часть конфет досталась Дерзкому и он сам решал кому их можно раздать. Когда мальчик с конфетами раздавал остатки остальным, Дерзкий сказал:
- Эй, дай побольше конфет молчуну.
Не знаю чем я заслужил его уважение, но мне было приятно.
Конфет досталось всем: кому-то больше, кому-то меньше. Пока мы их ели, каждый занимался своими делами. Слева от меня лежал другой мальчик, которого я назвал Поэтом. Он любил читать, но книг у него не было. Читал все, что попадалось под руку: начиная с этикеток от фантиков и заканчивая надписями на стенах. К его удивлению, он обнаружил на другой стороне своего матраса стихотворение, написанное ручкой кем-то из бывших больных. Это стихотворение ему так понравилось, что он зачитал нам его вслух, а потом ещё долго лежал и смеялся, снова и снова его перечитывая: заучивал.
Когда навестить Поэта пришла его мать, он с гордостью сказал ей:
- Мам, я тут стих выучил! Послушай!
Набрав побольше воздуха, он зачитал матрасный стих по памяти:
- Ванька Сусанин лежал на печи,
Бабу ебал и жевал калачи.
В дверь постучали три раза подряд,
В хату ввалился целый отряд.
"А ну-ка, залупень, слезай-ка с печи,
Картуз надевай, сапоги обувай,
Короткой дорогой ты нас поведёшь,
Короче, короче, отставить пиздёшь!"
А Ванька Сусанин дороги не знал,
И всех поведя, бля, в болото попал,
В болото, в болото, не видно ни зги.
"Какого ты хуя нам пудришь мозги?
Веди нас, Сусанин, веди нас скорей,
Царю Михаилу давать пиздюлей,
Казну его злату на всех поделить,
А дочь его Марфу по кругу пустить".
"Веди нас, Сусанин, веди нас, герой!" -
"Идите вы на хуй, я сам здесь впервой!"
И только слыхали лесные дрозды,
Как Ваньке Сусанину дали пизды.
"Ты нам обосрался, козырные масти,
Сейчас мы твой хуй порубаем на части!"
А Ванька Сусанин в болото нырнул,
Проплыл двести метров и там утонул.
Герой!
Герой!
Герой!
Герой!
Стоило бы видеть красное от стыда лицо матери. Как неловко было ей за своего глупого сына, который явно не понимал ни смысла того, что читает, ни даже половины слов. Да чего уж там, я и сам многие слова для себя почерпнул именно в тот день.