Пришел отец Кайсина и спас меня в два счета. Ах, как романтично.
Пошли мы все к Кайсину, пить чай, сушиться и переживать потрясение.
А недоеденные орешки так и остались там.
Мораль: жадность, конечно, не порок, но совершенно легко и непринужденно может привести к летальному исходу.
Котенок
Иду за хлебом. Опять. Вечно я за ним таскаюсь. Уже на подходе замечаю голову моего беспутного друга Кайсина. Голова торчит из кустов, растущих, в свою очередь, из ямы.
Это такая специальная яма, куда выходят окна полуподвального помещения, и в ней совершенно неожиданно вырос куст.
Голова Кайсина делает мне условные знаки, означающие, что мне тоже в эту яму нужно лезть. Надо так надо, я не знаю пока зачем, но Кайсин плохого не придумает. В прошлый раз, например, когда я лазила к нему в яму, мы научились курить. Он приволок откуда-то окурки, и мы их курили. Может, он их у отца спер. Или подобрал на асфальте, например.
Так что я смело прыгаю в яму в ожидании чего-нибудь интересного и познавательного.
— Ну, чего? — говорю.
— Смотри, — он раздвигает ветки куста, и я вижу котенка.
Котенок маленький, серенький, полосатенький, на тоненьких ножках. Хвостик торчит кверху. Заморыш какой-то. Он растерянно смотрит на нас круглыми глазами и молчит.
Мы тоже смотрим на него и тоже молчим. Намолчавшись, начинаем обсуждать наши дальнейшие действия. Котенок, тоже, видимо, намолчавшись, начинает пискляво орать. Я глажу его, но он орать не перестает. Мы садимся в яме на землю, прячем котенка в кайсинскую олимпийку, чтобы потише было, и продолжаем совещание.
Наверное, его кто-нибудь выкинул.
— Давай, — говорю, — к тебе унесем.
— Мне не разрешат, я два на пересдаче вчера получил.
У всех давно каникулы, а мой друг все еще пытается математику сдать. Глупо в таком случае тащиться к его родителям с какими-то невменяемыми котятами.
— И мне не позволят. И собаку мне не разрешают завести, — горько жалуюсь я.
Совещание продолжается.
Потом я остаюсь в яме с котенком, а Кайсин вылазит, задирает свою непутевую голову и кричит на весь двор:
— Славка-а-а!
Видимо, вследствие этого истошного вопля, из окна на пятом этаже высовывается Славка.
— Тебе котенок нужен? — продолжает орать Димка.
Слава от даров Вселенной отказывается.
Еще примерно минут двадцать, сидя в яме, я слушаю крики, разносящиеся из разных концов двора. Тема та же, понятное дело.
Котенок уже охрип там, в олимпийке.
Через полчаса Кайсин возвращается ни с чем.
— Не берут, — он обескураженно чешет лохматую голову.
— Давай хоть накормим.
— Чем?
— Молоком.
— Где мы его возьмем?
— Купим.
— А деньги где возьмем?
— Так я же в магазин шла, — я показываю ему на ладошке двадцать копеек.
— В какой магазин?
— В продуктовый.
— Когда?
Тьфу ты!
— Час назад, идиот! Когда ты меня из ямы позвал.
— А! А зачем?
— За хлебом.
— А как же ты, без хлеба, что ли, домой пойдешь?
— А! На что им теперь хлеб? Поели, наверное, уже без него.
Кайсин смотрит на меня с уважением. Наверное, я сейчас в его глазах просто Жанна д'Арк. Или Мата Хари какая-нибудь, не знаю.
Я бегу за молоком, и мы кормим котенка.
Тут выясняется, что он даже есть еще не умеет. О господи! Кайсин держит его ртом вверх, а я заливаю молоко. Облили его всего, и он стал мокрый и липкий. А потом вообще уснул.
В общем, котенок остался жить в яме и стал общим. Дворовым. Дворняжкой.
Все таскали ему еду, а яма стала его домом.
Иногда мы прерывали свои игры, все дружно ложились вокруг ямы, солнышком, опускали туда головы и наблюдали за его жизнедеятельностью.
Причем у некоторых ноги торчали прямо на дороге, но, что характерно, никто из изредка проезжающих по этой дороге водителей ни разу не решился по ним проехать. Аккуратненько так объезжали.
Мы даже на почве этого котенка приблудного ссориться меньше стали. И я с Кайсиным, и вообще все во дворе.
А потом его местный, почти взрослый хулиган Витька убил. Бросил в него огромный камень.
Мне об этом Кайсин сказал и взял с меня обещание не ходить к этой яме и не смотреть.
Я пообещала, а потом все равно посмотрела, дня через три.
Он лежал там, под камнем, и шерсть вся слиплась и торчала, словно его сиропом облили.