- Подожди минутку, - сказал я, выскальзывая из машины.
- Куда ты, Джекоб?
Мне было некогда отвечать. Полиция уже спешила сюда и могла с минуты на минуту свалиться нам на голову. Я быстро подбежал к ближайшему такси, распахнул дверцу, засунул в щель счетчика купюру в пять кредиток и наугад выстучал на приборной доске пункт назначения. То же самое я проделал еще с двумя машинами. Когда они с фырчанием завелись и покинули стоянку, я бегом вернулся к нашему такси, прыгнул внутрь, захлопнул дверцу, не дожидаясь, пока это за меня сделает автомат, и набрал пункт назначения - Национальный парк "Мак-Кинли". Пока мы выезжали со стоянки, я сидел, затаив дыхание.
Снег бился о лобовое стекло. По обе стороны от нашего каплевидного экипажа мрачно завывал ветер. Мне вспомнилось детство, проведенное в Огайо: у окон громоздятся сугробы; я сижу в кровати и смотрю на улицу; а снег все идет и идет, и кажется, что это никогда не кончится. Но у меня не было времени предаваться воспоминаниям. Мы вырвались - по крайней мере на некоторое время, - и нам очень много предстоит сделать, если только мы хотим по-прежнему наслаждаться свободой.
По дороге мы переоделись, облачившись в утепленные костюмы, перчатки, защитные очки, ботинки и снегоступы. Все остальное мы сложили в рюкзаки.
- Как твоя рука? - спросил я у Него.
- Все зажило, - ответил он, широко улыбнувшись. - Как я и говорил.
В его тоне не было ни малейшего намека на хвастовство. Просто голос счастливого ребенка, научившегося чему-то новому.
- Все зажило... - машинально повторил я.
Похоже, последняя неделя, наполненная дыханием смерти, подействовала, как наждак, и зачистила мои органы восприятия. До сих пор жизнь была примитивным развлекательным фильмом, который я смотрел, сидя в мягком кресле. Конечно, каждый врач знаком со смертью и понимает эту госпожу. Но он знает и понимает ее в ином контексте. Во время этой долгой погони я познакомился с ней совсем с другой стороны. Врачи воспринимают смерть в ее клиническом значении, как феномен природы, как что-то такое, с чем можно сражаться с помощью науки. Но когда смерть собирается предъявить права на тебя, а ты сражаешься одним лишь обманом и хитростью, все выглядит совсем иначе.
Автоматическое такси остановилось перед воротами Национального парка.
Гора Мак-Кинли - два сгустка темноты в ночи, два островерхих башнеподобных колосса, склоны которых заросли сосновым лесом.
- Въезд такси на территорию Национального парка после восьми вечера запрещен. Пожалуйста, учтите это.
Машина говорила низким, чуть хрипловатым женским голосом - причем женщина была довольно молода, лет тридцати. Казалось неуместным, что этот металлический, но все же женственный голос исходит из небольшого динамика на приборной доске. Я никогда не мог работать с машинами, разговаривающими голосом женщины, которую мне захотелось бы соблазнить. Я родился и вырос до того, как вошел в употребление Келберт Брайн. Я предпочитаю молчаливые автомобили и компьютеры. Вероятно, я старомоден.
Я засунул в счетчик еще четыре кредитки: две - чтобы с лихвой оплатить наше путешествие, и еще две - за новый заказ.
- Двигайтесь наугад в течение получаса, потом возвращайтесь на стоянку в аэропорту.
- Наугад? - переспросила машина.
Я опять забыл, что, несмотря на умение разговаривать, современные машины все же слишком глупы, чтобы поддерживать настоящий разговор. Они знали, что у них могут попросить и что они могут предложить, и за пределы этого не выходили. Тут мне пришло в голову, что большинство женщин, обладающих такими соблазнительными голосами, в вопросах кругозора мало отличаются от машин. Я потянулся к приборной доске, набрал произвольную серию номеров, а в конце код аэропорта; он был написан на справочной табличке, закрепленной рядом с консолью.
- Вот твой маршрут, - сказал я. - Выполняй.
Дверцы машины распахнулись, и мы шагнули в ночь, прихватив узел с одеждой. Машина закрыла двери, несколько мгновений пожужжала, как колибри, потом изящно развернулась и устремилась в обратный путь. Вскоре янтарный свет ее фар погас, и мы остались в темноте.
- Что теперь? - спросил Он, подойдя ко мне и поправив заплечный мешок.
- Теперь надо спрятать старую одежду. - Я подошел к канаве и закинул свой тючок прямиком в дренажную трубу, с глаз долой. Он последовал моему примеру, а поскольку руки у Него были длиннее, то и узел улетел дальше. - А теперь нам нужно перебраться через ограду и попасть в парк.
- Подожди, - сказал Он и быстро подошел к воротам. У ворот Он остановился, немного постоял там, потом снял перчатки и приложил руки к висячему замку. Некоторое время Он внимательно рассматривал замок, словно стараясь запечатлеть его образ в своем мозгу. Наконец Он что-то проворчал и набрал полные легкие воздуха. У меня на глазах кончик Его пальца удлинился, сделался тонким и нырнул в замочную скважину. Прошла минута. Ветер колотил нас, словно сотня резиновых кувалд. В замке что-то щелкнуло. Потом щелкнуло еще раз, погромче. Это был самый приятный звук, который мне когда-либо приходилось слышать. Он означал, что теперь не придется взбираться на восьмифутовую стену под ветром, дующим со скоростью тридцать миль в час, и при этом тащить на себе двадцать пять фунтов груза. Возможно, я излишне робок и боюсь приключений, но я предпочитаю ходить по ровной поверхности. Он отвел руку, придал пальцу прежнюю форму, надел перчатки и эффектным жестом распахнул ворота. Очевидно, в свободное от работы в лаборатории время Он не то насмотрелся, не то начитался детективов.
- Ловко, - сказал я, похлопав Его по плечу. - Тебе стоит подумать о карьере в шоу-бизнесе. Найди себе хорошего менеджера и можешь выступать перед публикой, показывать волшебные фокусы.
Мы вошли и закрыли за собой ворота. Не считая двух цепочек следов на свежевыпавшем снегу, не было никаких признаков того, что кто-то вторгся на территорию Национального парка, а следы заметет через несколько минут.
Теперь, когда между нами и аэропортом оказались эти непрочные ворота, я почувствовал облегчение, хотя и необоснованное.
- Мы немного пройдем по дороге, - сказал я. - Вряд ли здесь кто-то окажется ночью, да еще в такую погоду.
И мы пошли. Чтобы противостоять жгучему холоду и жуткому, проникающему во все щели ветру, мы надели защитные очки и маски. Дорогу расчищали после последнего бурана, но сейчас ее стремительно заносило вновь. По обеим сторонам слоями лежали снежные насыпи, оставленные снегоуборочной машиной.
Если такая погода продержится неделю, то дорогу завалит намертво, и освободит ее только весеннее таяние снегов. Мы прошли около полумили, когда Он стянул маску и попросил:
- Расскажи мне об этих местах.
Я неохотно снял свою и поежился от холода. От стылого воздуха мои губы почти мгновенно обветрились и начали трескаться. Я буквально почувствовал, как моя кожа сходит слоями под холодными пальцами ветра. Я вздрогнул и выдохнул облачко пара. В Арктике, если верить множеству прочитанных мною книг, выдыхаемый воздух буквально на лету замерзает - то есть замерзают содержащиеся в нем водяные пары. При таком адском холоде и сухом воздухе можно отморозить легкие. Чтобы избегнуть этого, человеку приходится дышать неглубоко. Сейчас, когда мы тащились по этой дороге, вдали от ледяных просторов настоящей Арктики, я думал: неужели в мире существует место настолько холодное, что по сравнению с ним Кантвелл может показаться курортом?