Целый ряд лирических произведений Катулла выходит за рамки любви к Лесбии, отношений с друзьями и ранних политических инвектив. Таковы "Эпиталамы", особенно посвящённая бракосочетанию Винии и Манлия, где выступает характерная для римской поэзии черта: слияние греческой поэтики с реалиями италийской жизни, - в этой эпиталаме, вслед за традиционным призыванием бога Гименея, идёт обширная вставка с "фесценнинскими шутками", весьма откровенными, составлявшими неотделимую часть римских свадеб.
Преждевременная смерть брата вызвала несравненную по чувству и нежности элегию поэта. Эта элегия показывает, насколько Катулл был достойным преемником греческих элегиков и не менее достойным предвестником элегиков римских.
В целом новшество лирики Катулла и вся деятельность "новаторов" была тем ферментом, который разрушал прежние, устаревшие эпико-раматические формы древнейшей поэзии Рима и обновлял её новой, как бы весенней свежестью.
Катулл прожил в Риме всего пять-шесть лет. Кроме выезда на Восток в свите префекта, Катулл ещё один раз оторвался от своей столичной жизни, чтобы посетить родную виллу на берегу озера Гарда. В двух стихотворениях, относящихся к этому посещению, запечатлелась мягкая, умевшая любить душа поэта.
Горацию было лет десять, когда скончался Катулл. Таким образом, творчество этих крупнейших поэтов-лириков разделено промежутком всего в каких-нибудь двадцать лет или даже того меньше. Между тем они могут по праву служить представителями двух сильно друг от друга отличных эпох, как политических, так и литературных. Ко времени, когда Гораций был облечён в тогу "мужа", республика фактически перестала существовать. Жизнь Горация прошла в кругу просвещённых людей века Августа, то есть того времени, когда народившийся абсолютизм создавал предпосылки к грядущим векам цезаризма с его мировым охватом, с его самовластием военных деятелей, со сменой ярких индивидуальностей, которые, будучи на императорском престоле, иногда возвышались единичными благородными фигурами, но чаще покрывали Рим позором и обливали кровью. Близость к окружению Августа наложила печать на содержание и общий тон его произведений.
Катулл мало заботился о личной славе и своём положении в обществе. Гораций, наоборот, отлично сознавал, какую роль призван он сыграть в истории римской поэзии, понимал, кому и чему служит. Если эпоха Катулла - время становления, исканий, радостной молодости искусства, то эпоха Горация - это уже зрелость со всеми ей присущими качествами. Язык, выработанный опытом ранних авторов и новаторами Катуллова кружка, достиг у Горация совершенной чистоты и ясности, мастерство стиха вышло из состояния первых; достижений. В лирике Горация ощущается тот стиль, который с полным правом может называться "классическим", с преобладанием типического над характерным.
После Катулла в лирику Горация входишь, как в обширный благоустроенный атрий, где приятная прохлада граничит с холодом. Но была ли холодность общим свойством дарования Горация? Совсем другие возможности обнаруживаются у этого сдержанного лирика, как только он вне пределов лирического жанра. Об этом говорят две книги написанных им в молодые годы "Сатир", где наблюдательность, острота, юмор, характерность выказались во всей полноте своего реализма.
Приходится думать, что Гораций, поэтическую славу которого составили главным образом "Оды", то есть стихи, самим названием указывающие на мелических предков, не обладал специфическими качествами лирика, если, конечно, ограничивать понятие "лирики" самовыявлением душевной жизни поэта. Тем не менее историк Квинтилиан считал Горация единственным лириком Рима. Высочайшее совершенство формы, близость к образцам древней лесбийской медики, видимо, заставляли предпочесть возвышенную спокойную музу Горация непосредственным, столь часто дерзким стихам Катулла.
Четырём книгам "Од" предшествовало, кроме "Сатир", издание также написанных в ранней молодости "Эподов". В этих небольших и неровных по стилю произведениях чувствуется прямая связь с ямбами Архилоха. Нет сомнения, что в восприятии Горация, и не его одного, древнейшие ямбы, созданные тому назад шестьсот лет, так же, как и мелика Алкея и Сафо, жили ещё полноценной жизнью. Они ещё могли служить не только школой мастерства, но и методом эстетического мировосприятия.