— Ну, раздавили мы на хрен этого непокорного Ликуту вождя, порядок навели, лимес по водоразделам наметили, форты, гарнизоны — установили, короче, нормальный оккупационный режим. Народ в низовьях и на побережье, кстати, спокойно к этому делу отнёсся — я боялся партизанщины, но за неё только бандюки взялись. А пейзане, вроде, даже и не похожи на лузеров — другое какое-то племя. Язык на турдетанский смахивает, больше половины понятно, только диковаты по сравнению с турдетанами.
— Старые турдулы, — просветил нас Велтур, — Родственны турдетанам и кониям, но древнему Тартессу не подчинялись — как раз от тартесских царей на север и ушли.
— К лузерам, что ли? — прихренел Володя.
— Лузитан там тогда ещё не было, они ведь и в долину Тага с севера пришли. Набеги, конечно, уже устраивали, но ведь и власть тартесских царей, если честно, была не подарок. Старые турдулы — потомки тех, кто выбрал вольницу.
— А сейчас, значит, допекли уже лузитаны даже их? — поинтересовался я.
— Так молодёжь же ихняя безобразничает, — пояснил шурин, — Вожди лузитан, наверное, удовольствовались бы умеренной данью, но бузотёрам мало, на подвиги тянет, и вожди обуздать их не могут.
— Лузеры — они такие, — подтвердил спецназер, — Кого угодно достанут…
Мы уже слыхали от гонцов, что на обратном пути передовым войскам пришлось растянуться облавой и заняться отловом затеявших таки партизанщину лузитан. Из-за этого, собственно, и затянулся этот обратный путь на добрый месяц.
— Они ж, сволочи, местные — и леса свои знают, и горы, и пещеры. Спасибо хоть турдулам этим, помогли, но один хрен приятного мало, — поделился Володя наболевшим, — При их выковыривании из пещер и схронов мы потеряли больше людей, чем когда преследовали всю их толпу.
— Несмотря на превосходство в численности и в оружии? — изумился Велтур.
— Это — герилья, — глубокомысленно заметил Хренио.
— Да всё из-за грёбаной «зелёнки», — пояснил спецназер, — Зимой-то проще было бы — деревья и кусты голые, видно далеко. Но тут-то лето, всё в «зелёнке». Если бы не проводники с собаками и не дальнобойные луки — вообще жопа была бы с этими «бандитен унд партизанен»…
Золотые слова! Партизанщину лузитан и кельтиков мы и здесь уже повидали, и без проводников, собак и лучников до сих пор, наверное, гонялись бы за ними практически безо всякого толку. Там, ближе к Тагу, родственное турдетанам долузитанское население с этим долгим бандитским соседством и само изрядно обандитилось. Сильно ли их обижали пришельцы поначалу — это стариков ихних надо спрашивать, хранителей древних преданий, потому как то — дела давно минувшие. С тех пор не одно поколение прошло и не два, и уцелели те, кого обижать без крайней нужды дружески не рекомендуется. А у поселившихся среди них лузитан — в основном те, кто этим дружеским рекомендациям внимал и следовал. И тем не менее, нашлось у прежних аборигенов, чего припомнить лузитанам, даже там нашлось. А что о здешней местности говорить, где и население куда культурнее, и лузитаны не столь уж давно «понаехали тут»? Я ведь упоминал уже, что местные турдетаны и конии, ещё с прошлого года нашего прихода с нетерпением ждавшие, перешли на нашу сторону сразу же, как только наш силовой перевес убедительно обозначился, и стало ясно, что не будет больше «как раньше»?
Чисто теоретически партизанщины можно было бы избежать. Порку Миликон задал своему непутёвому наследничку Рузиру и его дружкам такую, да ещё и прилюдно, что вождёныш до сих пор на нас с Фабрицием исподлобья поглядывает — за то, что отцу о его художествах «настучали». Можно подумать, тот и без нас не узнал бы! Только узнал бы позже, когда от его новых художеств заполыхало бы уже полстраны, и тогда уж хрен отделался бы он обычной поркой. Тут уже о лишении его наследственных прав вопрос стоял бы, а для кого-то из дружков-прихлебателей — и о крепкой верёвке, перекинутой через крепкий сук.
Человек пять из солдатни, вообразивших, что в завоёванной стране победителю можно всё, пришлось таки вздёрнуть. Так то — дисциплинированные солдаты, ещё перед вторжением должным образом проинструктированные, а вот местных турдетан и кониев никто проинструктировать не успел, а счёты у них к лузитанам и кельтикам накопились немалые. Справедливая месть — дело святое, и там, где таким самоуправным манером просто восстанавливалась справедливость, у нас претензий не было, да и пострадавшим в большинстве случаев хватало ума сообразить, что пострадали они ну никак не безвинно, и не в их интересах права качать. Пару раз только и пожаловались, и в одном из этих случаев ещё и от нас схлопотали, когда расследование выяснило их неправоту. Во втором случае некоторый перехлёст всё-же обнаружился, и плетей получили не в меру ретивые мстители. Руководивший следствием Васкес, правда, ворчал, что покрываемый нами самосуд — это недопустимое беззаконие, на что мне пришлось напомнить бывшему менту, что уровень жизни здесь невысок, и содержать в каждой деревне полицейский участок, судью и адвоката населению едва ли по карману. Справляются в большинстве случаев сами — и прекрасно.