Какова в постели сия Федра, и много ли я потерял от своего выбора — это мне, надо думать, спецназер завтра расскажет. Я-то ведь сам её теперь хрен опробую — она ж на меня изобижена до всей глубины своей обезьяньей души. Да и хрен с ней — на обиженных, как гласит народная мудрость, воду возят. Вот судя по Меропе — не очень-то я и прогадал. Опыт у девчонки, конечно, ещё не тот, но школа-то — та же самая, и выпускница уж точно не из худших, и старалась она на совесть. И если блокировать этот завязанный на ореол знаменитости раскрученных гетер греческий эгрегор, что для меня ни разу не проблема, то разница на мой взгляд — вполне в пределах допуска. Сделали доброе дело, ублажили их шаловливую греческую богиню, отдыхаем…
— А знаешь, Аглея, что самое занятное? Я ведь сейчас в Коринфе затем, чтобы толковых выпускниц вашей школы присмотреть, да сманить какую-нибудь из них к нам в Испанию. Вот такую, как ты, например — было бы просто идеально. Получается, в моих интересах было дать тебе провалить испытание — были бы тогда шансы сманить и тебя. А теперь ведь и Хитию не сманишь — она с тобой в паре работать будет. И почему я об этом не жалею?
— Правильно делаешь. Всякий раз, когда будешь в Коринфе — клянусь милостью Афродиты, ни в чём от нас с Хитией отказа тебе не будет…
— Я ведь воспользуюсь. Думаю вот, не прислать ли к тебе нескольких красивых рабынь испанок, чтобы вы с Хитией научили их вашим премудростям…
— Именно испанок? А, поняла — тебе нужны ИСПАНСКИЕ гетеры. Присылай! Мы их всему научим, что сами умеем — будешь доволен…
23
Высокое коринфское искусство
— Я тебя запорю! Я тебе пальцы переломаю! Я тебя на рудники продам, негодяй!
— За что, господин?!
— Вот за это, мерзавец! Ты что, погубить меня задумал?!
— Я хотел, как лучше!
— Да кто тебя просил как лучше?! Зевс всеблагой! Всё, что от тебя требовалось — это выполнить то, что тебе приказано! Сколько раз я уже прощал тебе твоё самовольство! Ты решил, что так будет продолжаться вечно?! Что я приказал тебе?!
— Ну, доработать модель, чтобы она стала пристойнее. Разве я не сделал этого, господин?
— Как ты посмел ОТЛИТЬ по модели статуэтку, не показав уже доработанную модель мне?!
— Ну, тебе было не до того, господин…
— Правильно, я был пьян! И ты подло воспользовался этим, неблагодарный раб! Я пожалел твоего труда и позволил тебе не уничтожать твою возмутительно развратную модель, а доработать её! Ты хоть понимаешь, глупец, что я хотел СПАСТИ твой труд?! Я едва упросил архонта, чтобы он мне это позволил! И такова твоя благодарность?!
Мы слушали и прихреневали, не улавливая логики происходящего. В руках старого Леонтиска превосходнейшая из статуэток — даже для его лавки превосходнейшая, и это видно даже издали, а он недоволен отлившим её мальчишкой-рабом, да ещё и так недоволен, что того и гляди применит скульптуру не по прямому назначению, а в качестве ударно-дробящего холодного оружия. Ну, это-то едва ли, конечно, если его очень уж не раздраконить, но ведь и в переносном смысле мозги парню выносить, на мой взгляд, явно не за что. Да и орать-то так зачем, спрашивается? Достойно ли солидного и уважаемого человека драть глотку и исходить на говно, проводя акустическую обработку помещения?
— Прости меня, почтенный Леонтиск, за то, что я вмешиваюсь не в своё дело, — обратился я к скульптору, — Но позволь узнать малознакомому с коринфскими обычаями чужеземцу, чем плоха вот эта девица, которой ты размахиваешь, как боевой палицей?
— Чем плоха? А ты разве сам не видишь, римлянин?