Договорились мы с ними тогда и о буферной территории, эдакая зона, которая остаётся ихней, но у наших людей в ней действует лицензия на охотничье-собирательские промыслы, тоже честно у них выкупленная. И им можно в ней находиться и промышлять, и нашим. Вот только этим наши в ней и занимаются, а всё земледелие и всё скотоводство – только на выкупленной у дикарей полностью и закрытой для них по условиям договора территории собственно колонии. Проще это на порядок, чем понятия о собственности на землю и урожай и о такой же собственности на домашний скот им прививать. Готтентоты в реале уже готовыми скотоводами на юг материка откуда-то с севера со своими стадами прикочевали, но сколько поколений ушло на их приучение к скотоводству там, на севере, история умалчивает. С бушменами же тутошними в разумные приемлемые сроки этого не получилось ни у кого. Как и с австралийскими аборигенами, включая тех же тасманийцев, и с некоторыми североамериканскими чудами в перьях. Всевозможные филантропы того нашего современного мира обожали о зверствах колонизаторов порассуждать, но что бы они сами делали на месте тех фермеров-колонистов, которых эти дети природы банально разоряли, обрекая на нищету? Как им тут было не взяться за ружья? Тут – только одно из двух. Или тотальная зачистка территории, или строгая сегрегация тем или иным способом. Мы выбрали самый гуманный, сводящий к минимуму любые возможные эксцессы…
Мы собрали стреляные гильзы, наши арбалетчики – болты, бушмены – все свои стрелы, какие нашли, а вместо ненайденных принялись свежевать штук пять убитых собак с наименее повреждёнными шкурами. Свежевание и разделку всех пяти буйволовых туш как раз уже закончили, так что чем бы дитя ни тешилось. Буйволовую шкуру наши взяли себе одну, мясо – с двух туш, рога – от всех четырёх быков, не позарившись на небольшие рога коровы, остальное уступили бушменам. Они ещё и ободранные туши гиеновых собак разделали – оказывается, они и их едят. Ну, о вкусах, как говорится, не спорят. Собрались, нагрузились добычей, да и отправились восвояси. Судя по гвалту позади, там вспыхнула нешуточная битва между халявщиками за наши отбросы, и не удивлюсь, если без увечий, а то и смертей не обойдётся, но то уже проблемы тех стервятников, как четвероногих, так и пернатых, а мы за чем сюда пришли, то и уносим. Каждому – своё. Возможно, кто-то из обделённых падальщиков и считал, что мы уносим его долю, но ружья – у нас, а не у него, и какое нам дело до его заведомо неправильного мнения?
– Как прошло сафари? – поинтересовался Серёга, когда мы вернулись в посёлок.
– Да всё бы ничего, если бы не эти грёбаные попрошайки, – ответил ему Володя.
– Ага, пришлось там из-за них и нам немножко пошуметь, – добавил я, – И ведь больше всего из-за дворняг этих пёстрых и ушастых!
– Гиеновые собаки?
– Ага, они самые. Так прикинь, бушмены-то страшно не любят их живыми, зато их мясо трескают с превеликим удовольствием.
– А что тут удивительного? Они же и чепрачного шакала трескают, и земляного волка – даже деликатесом у них считается.
– Шакал этот полосатый, что ли?
– На самом деле он к гиеновым относится, хоть и похож на псовых.
– Млять, ну всё в этой Африке не как у людей, – заметил спецназер, – Шавки на гиен похожи, гиены – на шавок. Кругом нагрёбывают, подумал ёжик, слезая с кактуса! – и мы рассмеялись все втроём.
Рассказали Серёге про ту неудачную попытку охоты львиного прайда, здорово облегчившую нам зато нашу собственную – хрен ведь знает, как пошло бы дело, если бы нам пришлось отстреливать буйволов на краю их основного стада. Для себя-то одиночных наши бьют, и если бы бушмены не попросили, то и не пошли бы мы стадных промышлять. Геолог же в ответ похвастался перед нами промытым в речном песке шлихом россыпных минералов, и судя по его довольному виду, ему было чем похвастаться.
– Это не очень похоже на алмазы, – подгребнул его Володя.
– Это олово – касситерит. Где-то выше по течению реки Дип или какого-то из её притоков есть месторождение олова. Вряд ли очень уж большое, за такими – это только на северо-восток ЮАР, но для местных нужд большое и не нужно. Главное – это настоящий касситерит, богатая оловянная руда. Будет на Капщине своё олово.
– А как насчёт меди? – на такую удачу я не рассчитывал, но мало ли, а вдруг?
– Нет, медь не попалась. За ней – к северу, в низовья Оранжевой, там вообще в промышленных количествах, а небольшие месторождения наверняка найдутся и поближе к устью. Надо, конечно, и здесь поискать, но – не уверен.
– Хорошо бы всё-таки найти её поближе.
– Эээ, дарагой, ты свои гарантии оставь себе, а мне, пожалуйста, найди нефть! – подгребнул спецназер на сей раз меня, и мы снова рассмеялись.
– Там же пустыня практически, – пояснил я, – Топлива ни хрена нет – как будем медь из руды выплавлять?
– У меня тут есть подозрения на уголь. Помнишь наши небольшие пласты возле Оссонобы? Возможно, есть такие и здесь. Не исключаю, что найдутся и там. А совсем на крайняк можно же тамошнюю руду обогащать промывкой и уж обогащённую везти сюда.
– Один хрен приятного мало. Это отсюда туда ветер попутный, а обратно, уже с грузом – вмордувинд. Галсировать рудовозы загребутся.
– Это – да, – согласился Серёга, – И ещё засада в нижнем течении – километров тридцать от устья намывает песчаные мели, так что морское судно загонять в Оранжевую стрёмно. И с растительностью – да, край пустыни Намиб…
– Хреново, – подытожил я, – Получается, нужна перевалочная база в самом устье Оранжевой для перегрузки с морского судна на речное и обратно. Плюс – такая же база и выше по течению вблизи рудника, плюс – сам рудник. И всё это будет в полупустыне, так что на подножный корм рассчитывать не приходится. Всё снабжение этого хозяйства нам придётся вести отсюда. В ближайшие годы – хрен осилим.
– А если бушменов подрядить на добычу руды и доставку к устью Оранжевой? – предложил Володя.
– Не будут они работать, – возразил геолог, – Тяжело, монотонно и скучно – это не для них. Даже если и заинтересуются сперва, потом загребутся и бросят это дело.
– Им что, ништяки наши не нужны?
– Не в том количестве, чтобы работать всё время. Заработает тот бушмен у тебя нож, топорик, наконечник для копья и с десяток наконечников для стрел – всё, он богатый человек, и больше ему от тебя ни хрена не нужно. Ради чего ему вгрёбывать дальше?
– А в запас?
– Этого они не понимают. Они же бродяги – всё своё ношу с собой. Есть набор – хорошо, полезные вещи, но второй уже не нужен, только лишняя тяжесть. Кому нужен, тот и пусть за него вгрёбывает, а ему одного достаточно.
– Тем более, что вторым соплеменнички заставят поделиться, и он это знает, – добавил я, – И что он, дурак, чтобы за других горбатиться?
– Так что, как работники они вообще ни в звизду, ни в Красную Армию?
– Для таких работ – не годятся, – подтвердил Серёга, – Разве только ещё можно к разведке месторождений их припахать, это им ещё интересно, сродни работе следопыта, а всё, что тяжело, монотонно или просто скучно – они пас. Эти бушмены и современные-то такие почти все, и это при всём влиянии на них цивилизации, а уж нынешние древние – и подавно. Долгой работы на одном месте не выдерживают – душа просится на простор. По образцам минерала залежи найти они помогут, и этим глупо не воспользоваться, а уж на добыче ресурса работать – тут уже наши люди нужны.
Лично мне он этим никакой Америки не открыл – примерно такую же хрень я читал в своё время у Гумилёва про пигмеев. Тоже бродячие охотники-собиратели, только лесные – какая на хрен разница? Те их сородичи нормального роста, которых мы в тот раз обнаружили в устье Конго – тоже наверняка такие же. Нечем их заинтересовать в долгой и тяжёлой работе. Думаю, и с разведкой месторождений мы с бушменами ещё намучаемся. Разведать-то они в лучшем виде разведают, тут Серёга прав. А вот экспедицию провести к разведанному месту – тут-то и начнутся сюрпризы. Они же считать не умеют, больше трёх – уже много. Для бушмена уйти на неделю и отсутствовать месяц – абсолютно нормально. Скажет бушмен, что до места много дней пути, а это может быть и четыре дня, и тридцать четыре – для него без разницы, а экспедицию как планировать прикажете, особенно через полупустынную местность?