Гуторов Владимир Александрович
Античная социальная утопия
ПРЕДИСЛОВИЕ
Если попытаться окинуть хотя бы беглым взглядом процесс изучения социальных утопий со второй половины XX в., то можно сразу же отметить его исключительную интенсивность. В 20-е годы историки утопий (в там числе и ставшие впоследствии очень известными — например, Дж. О. Герцлер, Л. Мамфорд) еще могли сетовать на невнимание ученых к этой отрасли гуманитарного знания.[1] Ныне же «утопиеведение» превратилось в важнейшее направление социологической мысли.
Это и неудивительно. Зародившись еще в глубокой древности, утопизм пустил крепкие корни в общественном сознании, до сих пор выполняя важнейшие гносеологические и социальные функции, что во многом определяется прогностическим характером утопии. «Люди, как известно, всегда интересовались будущим, связывая с ним свои интересы, надежды, идеалы. Это объясняется том, что человеку органически присущи целесообразная деятельность, ее мысленное продолжение в будущее, согласование средств и целей, ожидание непосредственных и более отдаленных результатов его активности».[2]
«Утопический бум», возникший в Западной Европе и США в 60 — 70-е годы, создал атмосферу повышенного внимания к проблеме утопии. Так, появились работы, в совокупности составившие новую научную дисциплину, которую на западе стали называть «социологией утопии».[3] В ее рамках и начался пересмотр всей предшествующей традиции интерпретации утопических идей. Не осталась в стороне и античность.
Подобно тому, как «в многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрений»,[4] на протяжении более чем тысячелетнего периода существования античной цивилизации, в процессе эволюции и борьбы многообразных идейных течений возникли, а в ряде случаев получили (классическое воплощение различные формы социальных утопий. Созданные античной мыслью утопические образы постоянно волновали воображение мыслителей и ученых последующих веков. Так, например, Платона не случайно называют «духовным отцом» утопической мысли, а созданную его фантазией Атлантиду продолжают искать и в наши дни.
Хотя сам факт внутренней связи европейской утопической традиции с общественной мыслью Древней Греции и Рима был осознан уже в эпоху Возрождения, это не повлекло за собой, однако, адекватного осмысления природы античной утопии, особенностей ее генезиса и социальных функций. Достаточно отметить, что в научной литературе пока не существует общепринятой классификации античных утопий, предполагающей определение их исторической специфики, отношения к другим формам общественного сознания —к мифологии, философии, этике и, наконец, к общественной практике, к социальным движениям в древнем мире и связанной с ними политической теории.
Что касается подобного «отставания», то оно обусловлено многими причинами как объективного, так и субъективного характера. Попытаемся выделить лишь некоторые из них, являющиеся, на наш вгляд, главньими.
Для современной немарксистской научной литературы второй половины XX в. характерен внеисторический подход к социальной утопии, тесно связанный с идеями исторического циклизма, сформировавшимися в основном под влиянием концепций О. Шпенглера и А. Тойнби, но появившимися в буржуазной исторической науке еще во второй половине XIX в.[5]
Большое влияние на современную «социологию утопии» оказал и психоаналитический метод исследования памятников культуры. Стремление рассматривать утопизм абстрактно (как изначальное свойство психологии «человека вообще», как «архетипическую модель» сознания, порождающего миф о «потерянном рае», или «компенсативный проект» утопии)[6] находит известную параллель у сторонников циклической теории, усматривающих в античных проектах общественных преобразований реакцию на развитие «капиталистических тенденций» по аналогии с коммунистической мыслью эпохи Ренессанса. Яркое выражение подобный подход нашел уже у видного немецкого историка Р. Пёльмана, автора в ряде аспектов новаторской для своего времени книги «История античного коммунизма и социализма» (1893— 1901).[7]
Хотя по богатству собранного материала труд Пёльмана до сих пор сохраняет важное значение для историка античных утопий, все же исходное намерение автора — доказать бесперспективность и иллюзорность современного ему социалистического движения на примере краха «аналогичных» идеям XIX в. «коммунистических учений» и социальных движений древности — по существу было основано на игнорировании исторических особенностей возникновения антиэксплуататорских настроений в классовых обществах и поэтому не выдерживает критики.
1
Hertzler J. О. The History of Utopian Thought. New York, 1922; Mumford L. The Story of Utopias. London, 1923.
2
Араб-Оглы Э. А. Обозримое будущее. Социальные последствия НТР: год 2000. М., 1986. С. 3.
5
Теория циклизма в этот период разрабатывалась в особенности неокантианцами. В области антиковедения крупнейшим его представителем был Эд. Мейер (см.: Историография античной истории / Под ред. В. И. Ку-зищина. М., 1980. С. 144—145).
6
См., напр.: Dubois С G. Proble.iies de l’utopie//Archives des lettres modernes. 1968. N 85. P. 20.
7
Пёльман P. История античного коммунизма и социализма / Пер. с нем.; Под ред. М. И. Ростовцева. СПб., 1910. — Лучшим является посмертное издание 1925 г., включающее в виде примечания большую статью Ф. Эр-теля, во многом опровергающую исходные положения Пёльмана о природе «античного социализма» (см.: Pöhlmann R. von. Geschichte der sozialen Frage und des Sozialismus in der antiken Welt. 3. Aufl., durchges. und um einen Anhang vermehrt von F. Oertel. Bd. 1—2. München, 1925).