Изображение красочного пейзажа Панхайи уцелело благодаря особому интересу Диодора к проблеме соответствия совершенной общественной жизни идеальной природе. Остров изобилует разнообразными благовониями (41,4—6), цветущими садами и лугами с удивительными цветами и травами. На равнине, где расположено святилище Зевса Трехплеменного (42,6), растут необычайных размеров деревья—огромные кипарисы, платаны, лавр, мирт, финиковые пальмы «с большими стволами и чрезвычайно плодоносные». Устремляющиеся в высоту и создающие причудливый покров виноградные лозы и многочисленные орешники снабжают местных жителей обильными лакомствами (43, 1—3).
Недра острова богаты золотом, серебром, медью, оловом и железом (46, 4). Вблизи святилища из земли вырываются источники чистой, пресной и полезной для здоровья воды, образующие судоходную реку, называемую «Вода Солнца» (44, 3). Повсюду на Панхайе водится множество диких зверей — слонов, львов, леопардов, газелей (45, 1).
Но центральное место в этой сказочной картине (подчеркивающей традиционную в утопических произведениях мысль об автаркии, полной обеспеченности жителей острова всем необходимым) занимает изображение храма Зевса Трехплеменного, напоминающего по стилю классические дорийские святилища.[744] Кроме храма Зевса на острове есть высокая гора, посвященная богам и называемая «Троном Урана», или «Трехплеменным Олимпом». Объясняя это название, Эвгемер ссылается на легенду, повествующую о том, что «в древние времена Уран, царствовавший над ойкуменой, приятно проводил время в этом месте и с вершины взирал на небо и звезды». «Трехплеменным Олимпом» гора была названа из-за обитавших на острове трех племен — панхайцев, океанитов и дойев. Последние были изгнаны Аммоном, разрушившим их города, в том числе такие главные, как Дойя и Астерусия (44, 6 — 7).
И сама легенда, и название племен и городов, конечно, выдуманы Эвгемером. В этих домыслах отчетливо проявляется тенденция к систематизации, определяемая желанием не только превратить Панхайю в прародину всех утопических идей в греческой мысли, но и неразрывными нитями соединить разнообразные утопические мотивы с историей происхождения богов.
Большую трудность для интерпретации представляет сохранившийся у Евсевия пассаж из VI книги Диодора, дающей совсем иное понятие о топографии «священных мест» на острове. Так, святилище Зевса Трехплеменного, основанное в период, когда он царствовал над ойкуменой, «будучи еще среди людей», расположено не на равнине, а на высоком холме, вероятно, соответствующем «Трону Урана» в V книге (VI, 1, 6). Если в последней хранящаяся в храме на золотой стеле запись о деяниях Урана и Зевса (с добавлением Гермесом рассказа о деяниях Артемиды и Афродиты) выполнена египетскими иероглифами (V, 46, 6—7), то в VI книге деяния Урана, Крона и Зевса записаны панхайскими письменами (VI, 1, 7).
Подобные разночтения могли быть вызваны неправильной передачей мысли Эвгемера Диодором и Евсевием. Но возможно, что в этих противоречивых сообщениях отразилось стремление автора «Священной записи» превратить Панхайю в древнейшее место, посещаемое всеми поколениями богов, а ее жителей— в предшественников гомеровских «непорочных эфиопов».
К моменту открытия Эвгемером Счастливого острова его населяли, помимо коренных жителей панхайцев, также и пришельцы— океаниты, состоящие из трех племен — индийцев, скифов и критян,[745] вероятно, привезенных туда Зевсом (V, 46, 3). Имена как автохтонов, так и пришельцев говорят сами за себя. Панхайцы (слово составлено из άνυ и χάϊος ), т. е. «весьма благородные по происхождению», «доблестные»,[746] противопоставлены Эвгемером племени дойев. Их имя, расшифрованное И. Баунаком, может быть переведено как «звериный народ» или просто «звери».[747] Такая картина хорошо вписывается в давнюю традицию противопоставления в греческой утопической литературе справедливых и лишенных этого качества народов, например феаков и киклопов у Гомера, атлантов и древних афинян у Платона, жителей Эвсебеса и Махима у Феопомпа и т. д.
Можно предположить, что в «Священной записи» имелся и рассказ о борьбе двух народов — благородного и дикого, завершившейся в результате прямого вмешательства богов и изгнания дойев Аммоном. Из переложения Диодора невозможно решить, когда именно на Панхайе появились племена, с которыми у греков был связан целый комплекс представлений об идеальной конституции и соответствующем природе образе жизни.[748] Ясно одно — после изгнания дойев на острове остались лишь благородные и воинственные народы, добровольно подчинившиеся Зевсу как царю, который установил для них государственный строй, просуществовавший в неизменном виде на протяжении тысячелетий.
745
Гипотеза M. Цумшлинге о собирательном значении (Sammelbegriff) слова «океаниты», на наш взгляд, наиболее предпочтительна (Zumschlinge М. Euhemeros. S. 52).
746
Такое толкование было впервые предложено в диссертации Де Блока в 1876 г. (об этом см.: Jacoby F. Euhemeros Sp. 960; ср.: Rohde E. Der griechische Roman... S. 240).
747
При помощи сопоставления критского ö с аттическим С Δωϊα означает, таким образом, ζώϊα, ώα (см.: Baunack J. Hesychstudien//Xenia Nicolaitana. Nicolaischule. Leipzig, 1912. S. 72. Anm. 1; Z u m s c h 1 i n g e M. Euhemeros. S. 55; ср.: Van G i 1 s. Questiones Euhemcreae. Kerkrade-Heerlen, 1902. P. 24).
748
Явно критская основа имени дойев и названия их главного города Астерусии не только говорит об общей тенденции к архаизации и о предпочтении, отдаваемом критскому элементу, но и заставляет предполагать появление критян на острове еще в период борьбы панхайцев с дойями, т. е. раньше скифов и индийцев. Об отождествлении Аммона с Зевсом см.: Zumschlinge М. Euhemeros. S. 45—46, 82.