Человек размышляющий. Перед античным человеком, обитателем долин и небольших островов, чей кругозор долго был замкнут горами и морем, а жизнь заполнена суровой борьбой за выживание, в VIII–VI вв. до н. э. мир предстал во всем разнообразии природы, во всей пестроте обычаев и верований бесчисленных народов, в том числе и таких, историческая память которых уходила в глубь тысячелетий.
Милетянин Гекатей, оказавшийся во время своих странствий в долине Нила, не преминул, представляясь египетским жрецам, похвастаться, что за пятнадцать поколений до него его предки были богами. Жрец, вместо того чтобы обрадоваться встрече с чужеземцем, имевшим такую родню, молча отвел его в подземелье храма и, показав саркофаги с мумиями погребенных там тысячелетия назад жрецов, бесстрастно заметил, что ни один из них не был богом.
Подобный же переворот в представлениях о богах пережил Ксенофан, уроженец другого малоазийского города, Колофона. В роду у Ксенофана не было богов, но он знал о богах все, что о них рассказали Гомер и Гесиод. Каково же было его потрясение, когда он увидел, что эфиопы почитают богов в облике чернокожих курчавых идолов, а фракийцы – голубоглазых и бледнолицых истуканов. Так Ксенофана озарила мысль, что если б быки умели рисовать, они бы изобразили своих небожителей четвероногими и с рогами.
Нет, не стал Ксенофан безбожником. Но он понял, что люди не обладают достоверными знаниями о божественном, а на самом деле Бог вовсе не похож на смертных ни обликом, ни разумом, что правит он миром, все видя, все слыша и размышляя обо всем. И нет Богу в своем величии дела до человека, поэтому и людям надо славить Бога благочестивой речью и пристойным словом, а не повторять глупые россказни Гомера и Гесиода о титанах, гигантах, кентаврах.
Острая, не прекращающаяся во все века античной истории полемика с носителями иных взглядов на мир и его законы, на место в этом мире богов и назначение человека – родовой признак греческой, а затем и всей античной науки, отличающий ее от восточного авторитарного мышления. Образованные восточные люди с недоумением, а порой и с осуждением наблюдали за непрекращающимися спорами греков, за разнообразием их взглядов, констатируя, что у них нет ничего установившегося, никаких незыблемых авторитетов. Кто бы ни сказал первым «Истина рождается в спорах», – это высказывание отражает наблюдение бесконечных дискуссий греческих философов в поисках истины.
Новым по сравнению с Востоком было и общественное положение в античном мире человека размышляющего. Он, не в пример восточному мудрецу, мог рассчитывать на признание и поощрение не главы государства и верхушки общества, а всего гражданства полиса, а затем и греческого мира в целом. Полис гордился своими мудрецами (особенно после их смерти) так же, как своими храмами или иными достопримечательностями. Выражение «семь мудрецов» заимствовано греками у восточных соседей, но глухая борьба за включение «своего» мудреца в число семи – чисто греческое явление. Чаще всего к семи мудрецам относили милетянина Фалеса, афинянина Солона, спартанца Хилона, коринфянина Периандра, митиленянина Питтака, Клеобула из родосского города Линда, Бианта из малоазийской Приены. Было распространено восьмистишье с перечнем мудрецов и их изречений:
Иногда к семи мудрецам относили скифа Анахарсиса и воспитателя спартанских царей-реформаторов Биона из Борисфена. Мудрецы соперничали в популярности с мифологическими героями. Их изображения чеканились на монетах. Их изречения помещались на стенах храмов.
Ранняя греческая наука еще не разграничивалась на отдельные отрасли. Ученые не были профессиональными астрономами, геометрами, ботаниками, историками. Они были мудрецами, стремившимися познать видимый мир в целом, понять его происхождение и управляющие им законы. Опыт освоения круга земель, выход за его пределы показали, что Океан не река, омывающая всю землю, а безграничное водное пространство. Видимо, это натолкнуло милетянина Фалеса (конец VII – первая половина VI в. до н. э.) на мысль, что первовеществом, из которого создано все сущее, является вода. Землю же Фалес видел диском (или доской), плавающим на воде и находящимся под воздействием невидимых одухотворенных сил. На мысль об этих силах Фалеса навели свойства железной руды магнезии: выплавляемые из нее слитки могли притягивать другие предметы и, следовательно, имели душу. Но более всего прославился Фалес тем, что предсказал солнечное затмение 585 г. до н. э. Бог Солнца Гелиос почитался всеми греками, но особенно на острове Родос. Ему приносили жертвы, опасаясь его ослепляющих и иссушающих лучей. Полагая, что он может рассеять любую ложь, клялись его именем. И вот смертный предрек гнев Гелиоса, затмивший его чело! Не причастен ли этот Фалес к самим богам?! Так должны были думать те, кому не было известно, что египетские и вавилонские жрецы предсказывали солнечные и лунные затмения за тысячелетия до Фалеса.