На подходе к городу, предупреждённый Шуруккахом Гишбар отпустил меня. Я исчез. До новой ночи без луны оставалось всего четыре дня, так что в ближайших планах было добраться до побережья Та Кемет и заснуть где-нибудь подальше от берега. Собственно, именно это я и проделал, на следующий же день мне предстояло долгое путешествие по пустыням и мало обжитой местности, которое будет далеко не столь быстрым, как хотелось бы.
***
Этот путь обещал быть скучным и сложным. Телепортация — конечно, хорошо, но только пустыня — такое место, где заблудиться можно проще простого. Направление держать необычайно трудно, а даже если песчаные дюны сменятся жёсткой бедной почвой с пожухлой травкой и редкими кустарниками, это ничего не изменит.
Направление в нужную сторону было довольно непросто держать. Каждый раз я сбивался и к вечеру обнаруживал, что отклоняюсь от курса довольно значительно. К счастью, солнце довольно чётко могло показать на запад и восток, благо, закаты и восходы безоблачное небо показывало превосходно.
Ничего не предвещало новых приключений: следующая встреча с гончими далеко, вокруг особо никто не живёт, но, как и большинство обещающих, моё предчувствие мне нагло соврало. В пути меня ждала интересная и даже капельку судьбоносная встреча всего лишь на двенадцатый день, когда я уже был недалёк от Евфрата: пара дней, как будет пересечена эта великая река.
Старик, живущий в пещере посреди пустыни. Он был словно высушен этими белыми раскалёнными песками, его кожа выглядела грубой, мозолистой, покрытой морщинами. В ярких-ярких светло-жёлтых глазах плескалась тоска и огромные знания, но он не мог их никому рассказать. Рот старика был зашит стальными нитями. Более того, во многих местах губы успели срастись за проведённые в этом месте десятки, если не сотни лет. Ноги были прикованы к скалистой стене пещеры огромными кандалами и тяжёлыми цепями. Обитатель этого места с трудом способен был ходить в этом, не то что снять. Кулак правой руки был связан всё теми же металлическими нитями, так глубоко впившимися в кожу, что её складки успели срастись над металлом, навечно заключая эти жуткие оковы в плоть узника. Лишь левая рука была частично свободна. Указательный и средний палецы так же были связаны. Ещё — безымянный и мизинец. Они тоже начали срастаться. Но эта странная конечность вполне могла служить инструментом общения между нами. Он рисовал. Рисовал на занесённым сюда ветром песке, сменившем свой цвет на коричневый. И за все свои знания он просил лишь одного: глотка воды. Невероятную боль испытает тот, кто посмеет ненадолго ослабить нити, сковавшие рот старика, влив в уродливые дырки меж сросшимися губами глоток драгоценной жидкости. И, понимая это, проклятый отшельник всё равно умолял каждого встречного, обещая ответы на все вопросы вселенной, которые только когда-то слышали его уши, на которые он таки сумел найти ответ. Страшная кара за неизвестное деяние.
Мне было это отвратительно. Я не знаю, за что и кто именно осудил этого человека на столь немыслимые страдания, длящиеся столь долгий срок. Но я точно видел в ауре, что старик ничего не совершил. Ничего из того, что я считаю непростительным. Он никого не убил. За всю жизнь не убил. И его суть была практически свободна ото лжи. Многие люди врут. Постоянно. В мелочах, торгуясь, ещё как-то… Но даже в таких моментах этот человек старался быть правдивым: аура не врёт, слишком чистый у неё звук. Зато в этой печальной мелодии было невероятно легко расслышать скрежет недовольства. Бог. Старик когда-то разозлил какого-то бога. И получил своё наказание.
Ярость потекла по жилам. По венам. Вся моя сущность буквально бесилась и скрежетала от этого. Боги… Кто такие боги, чтобы нас судить? Чтобы осудить человека на ТАКОЕ, нужно иметь право, которое может дать лишь сам человек. Это моё мнение. Моё кредо. И я сильно сомневаюсь, что старик когда-то давал кому-то из богов право судить себя таким образом. Руки сжались. Нити были далеко не обычны, снять их я не смогу. Но…
— Не надо, — хмуро смотрю на то, что он рисует на земле. Узник этого проклятого места поднял на меня умоляющие глаза. Он хотел пить. Его терзала жажда. И знания — единственное, что у него было, чтобы заплатить за воду и за боль, которую испытывают те, кто его поит. Сросшиеся пальцы быстро заметались по песку.
«Задай вопрос».
— Не надо мне вопросов, — вздыхаю. Взяв за нить у него на губах, я ощутил жжение. Медленно металл стал наползать на мою кожу. Я потянул в стороны, буквально содрогаясь: тонкая стальная линия пылала. Ожога не было, но чувство такое, будто металл раскаляется тем больше, чем шире становятся просветы во рту старика. Фляжка была перевёрнута, вода потекла в рот хрипящему пленнику одновременно со слезами, брызнувшими из моих глаз.
Понимаю, что схалтурил, струсил и недотерпел, но всё равно испытал огромное облегчение после того, как вода закончилась, и мне удалось выпустить из пальцев пылающие нити. Бросив в угол пещеры пустую фляжку, которая теперь всё равно стала бесполезна, лишившись своего драгоценного содержимого, я пошёл на выход. Позади послышался шорох. Замираю.
— Прости. Божественное проклятие — это не то, что мне доступно снять. Больше я не могу тебе ничем помочь. Но божество, которое его наложило, омерзительно. К сожалению, убить его тоже не в моих силах. Прощай… — обернуться и увидеть в глазах этого человека обречённость мне было страшно. А потому я просто отправился на выход. Внутри меня трясло от несправедливости и ярости. И от собственного бессилия.
***
Оставшийся один старик плакал, видя, как сталь обращается в капли крови. Его крови, застывшей столько долгих лет назад, что он и не помнил. Крови, стекающей на коричневый песок с рук и губ. Морщины разглаживались, полуслепые, заполненные гноем глаза обретали былую ясность, а желтизна сменялась в них голубым цветом. Цепи с лёгкостью были сломаны окрепшими мышцами, порваны, словно гнилые верёвки. Стоявшая и наблюдавшая за всем этим женщина, обладательница трёх глаз и трёх грудей, мало портящих, правда, её чуждую и необычную красоту, задумчиво смотрела вслед уходящему человеку.
— Однако, он первый из смертных, кто посмел назвать меня омерзительной, оставшись живым при этом…
— Проклянёшь его, как меня? — первые слова, сказанные за века сухими губами, оказались хриплыми и нечёткими. Впрочем, богиня с лёгкостью их поняла.
— Вижу, двести двенадцать лет не убавили в тебе наглости, — зло посмотрела она на бывшего узника, в котором всё так же происходили положительные изменения, пусть и более мелкие. — Нет. Наш спор с Хаухет запрещает мне вредить ему. И тебе, — злобы во взгляде богини прибавилось. — Я должна была наградить его… Что же, это ведь его вещь? — кивок на флягу в углу. Женщина подняла её. Задумавшись, длинным ногтем она провела по своей ладони. Божественный ихор сиреневого цвета, искрящийся и переливающийся, потёк в горлышко. Вскоре ёмкость оказалась заполнена до краёв. Пробка вернулась на место. Деревянная поверхность фляги засветилась, изменяя форму, материал. Становясь стальной, покрытой изящным узором. Меняя и свои магические свойства. Невероятный артефакт, созданный божественной волей одной из властительниц судеб был отброшен небрежно на прежнее место. — Семь веков никто не заберёт её, ничья рука не поднимет. Но если хозяин не явится за этот срок за своей наградой, то пусть достанется она тому, кто найдёт её, — ухмыльнулась богиня. — А теперь ты.
— Моё проклятие снято, — спокойно ответил мужчина лет пятидесяти на вид. Крепкий, хорошо сложенный. Седой, но мускулистый. — Ты надо мной не властна.
— Верно, — улыбка женщины стала предвкушающей, заставив смотрящего на неё человека сузить глаза. — Я не имею права проклинать тебя, забирать твою жизнь или что-то делать с твоей душой. Но знаешь… Ведь твоё тело истощено. У тебя нет ни маны, ни праны. Твой разум сейчас с тобой лишь из-за моего благословения, не дающего сойти с ума, — глаза некогда великого мага расширились от осознания коварства и подлости стоящей перед ним твари. Его крепкие кулаки сжались, зубы — тоже. Но больше он ничем не выдал своего состояния. Не дрогнул. Продолжил слушать. — Твоё тело живо сейчас лишь благодаря тому, что я два века назад запретила ему умирать. И знаешь… Пожалуй, это никак не ограничивается нашим договором с Хаухет, — щелчок пальцами, и стоящий перед ней здоровый человек упал на пол, начав иссыхать на глазах. Кстати о глазах — они сжались и высохли почти мгновенно. Вскоре бывший узник больше стал походить на скелет, обтянутый кожей. Рядом с беззвучно раскрывающимся и закрывающимся ртом валялись вываливающиеся зубы. Пожалуй, из-под пор его кожи могла бы выступить кровь… Если бы эта самая кровь вообще присутствовала в организме бывшего пленника проклятой пещеры. — Вот так… Все ещё не умираешь? Ах да, как я могла забыть… Вы, йоги, живучие, словно тараканы. А уж архимаги… Но ничего, — женщина снова улыбнулась. Мило и весело. Она видела, как старое безумие, накапливающееся в голове одного из величайших чародеев древности, медленно распространяется по разуму архимага, недостаточно сдерживаемое подточенной волей. — Да, как же можно было забыть… Это место ведь создала когда-то я… Наверное, глупо оставлять его открытым людям: вдруг, кто-то забредёт… — она не могла вредить корчащемуся перед ней существу. Но забрать свою силу, поддерживающему свод спрессованного песка…