Медленно-медленно ездовой поднял свою лапу и шагнул на область, которую контролировал Шак’чи. Огненно-красные прожилки в земле стали пылать ярче. Мелкие листья и ветки, которые оказались рядом, вспыхнули. Впрочем, небольшие язычки пламени, затанцевавшие на них, легко перебивались яростным свечением жилок силы, которые постепенно приобретали всё более светлый оттенок. Если обезьян распалится, то огонь станет и вовсе снежно-белым. Температуру, которую приобретает такое пламя, я даже не берусь оценить. Могу сказать, что там тысячи градусов. Но не более того. Впрочем, ни жгущиеся жилы Шак’чи, ни затанцевавшие огненные язычки не могли остановить ездового. Более того, от него по месту, в которое он ступил, стала расползаться тень, в которую, словно в ничто, провалились горящие веточки и листики, стрельнувшие напоследок несколькими искрами. Ещё шаг… Словно бесформенная клякса-пуповина из тёмной области за ящером ползла и его тень, по которой он ступал. Ещё шаг…
Вокруг тёмной фигуры, очертания которой из-за абсолютной недостаточности имеющегося света определить точно было нельзя, воздух буквально дрожал от яростного жара, идущего из-под земли. То и дело где-то вокруг ездового спонтанно возникали красные огоньки, которые быстро исчезали, чтобы игривыми язычками лизнуть то или иное место вновь. Шак’чи старался изо всех сил. Получалось откровенно плохо. Я уже приготовился атаковать, как и наказывал Роши, комбинированной огненной стрелой и копьём Мардука, когда эта тварь… заговорила.
– Чародеи Тысячи. И её гвардейцы, – последнее слово было совсем чуждым для Бхопаларского Царства. Оно было из далёких северных диалектов Похалая и Полая, в Бхопаларе хоть и применялось, но крайне редко. К ездовому выступил Роши.
– Слуга Чёрного, – степенно кивнул храмовник. Я видел, что сатьяну не просто: он пытался скрыть внутреннюю дрожь. Но держался прекрасно.
– О да. Я служу ему. А вы… Вы не служите. Отчего так? – надо отметить, что ящер не открывал пасти для разговора. Казалось, что звуки какими-то странными вибрациями формируются где-то в его горле, а то и в глубине тела. Но это было однозначно не ментальное воздействие. Он именно что говорил. И сейчас в его гортанном глубоком слегка вибрирующем голосе слышалась нотка ехидства.
– Не понимаю, почему это должно быть не так, – сжал зубы Роши.
– А разве не моего господина вы ставили в своём первом Храме? Разве не правнуки моего хозяина помогали становлению Тысячи?.. – словно бы насмехаясь спрашивал ящер, мерцая синими глазами.
– Твой господин отказался от союза с Храмом давным-давно, – так-так. А вот этой части истории мне никто не рассказывал. Эмуша был одним из духов Тысячи? А эмушиты помогали основывать и развивать Храм?! Но при этом, по мнению Храма, они злобные поганые дикари, жаждущие крови и разрушений и долженствующие сидеть как можно севернее. Да и то – только потому что уничтожить их окончательно весьма непросто.
– Мой господин не отказывался от союза. Он отказался помогать тем, кто нарушил договор с ним, тем, кто присягнул Брахме! И теперь вы, их далёкие потомки, окружённые гвардейцами Тысячи, стоите между нами и его возвращением. Зря. Отдайте Ключ. Отдайте, и мы вас не тронем. Более того, так вы можете искупить вину перед моим господином, – кажется, подобие человеческих эмоций этому существу не чуждо, иначе как объяснить то, что его уродливая пасть приоткрылась в пародии на оскал-улыбку? Правда, понять это было сложновато, ведь мало того, что его тело имело нечёткие очертания, так ведь ещё и внутри этого с позволения сказать рта были лишь более глубокие и быстро мечущиеся тени.
– Вы крайне могущественны. Почему же сами не отберёте Шивкамути? – почему ездовой назвал Жемчужину Ключом? Ключ от чего? От замков на темнице Эмуши? Очень может быть. Только вот вопрос: а как так получилось, что все семь разбросаны где угодно, только не в Храме?
– Потому что хотим вернуть вас, потомков тех, кто присягал Повелителю, на правильную сторону. Пусть ваши предки и предали его, но вы – не ваши предки. Отдайте Ключ, исправьте ошибки их деяний и искупите их вину. И тогда вас простят.