1. Во–первых, диалектика есть логос, логическое конструирование. Этим она отличается, прежде всего, от всякой философии, которая центром тяжести полагает выражение и изображение настроений и чувств философа, видящего мир такими или иными глазами. Диалектическая философия не подчиняется никаким сердечным излияниям, и ей не страшен никакой опыт, ни религиозно–мистический, ни атеистический, и ей, собственно говоря, совершенно не важно, что мыслить. Диалектика занята чисто логической конструкцией вещи, а какая именно эта вещь, ее совершенно не интересует. Этим она отличается от интимножизненного отношения к вещи. Интимно–жизненное отношение любит вещь или ненавидит ее, хвалит ее или бранит, поклоняется и служит ей, борется с ней или стремится уничтожить ее. Диалектика есть в этом смысле совершенно холодное, абстрактное, безучастное отношение к ней, ибо она — не сама жизнь, но — лишь ее логическое конструирование. Правда, в этом она совершенно сходна с логикой, естественными науками, с наукой вообще, потому что всякая наука, поскольку она — наука, есть не более как логическое конструирование того или другого предмета. Поэтому, как бы ни трагична или ни комична была жизнь, диалектика всему находит свое место и, нашедши его, успокаивается. Человек убил человека и изуродовал его — с точки зрения диалектики иначе и не может быть, и ей ближе всего завет Спинозы, убеждавшего не горевать и не жаловаться, но понимать [109]
2. Во–вторых, диалектика есть логическое конструирование эйдоса. Этим она отличается от всех других типов логического конструирования. И, прежде всего, отличается она от логики в обычном смысле слова, т. е. от формальной логики [110]. Формальная логика есть логос о логосе, диалектика же есть логос об эйдосе. В другом своем сочинении я дал подробно развитое различение эйдоса и логоса. Сейчас надо вкратце указать на то основное различие между эйдо–сом и логосом, что первый есть цельный смысловой лик вещи, созерцательно и умственно осязательно данная его фигура, логос же есть метод смыслового оформления вещи, задание мыслить вещь, чистая логическая возможность и закон смыслового построения вещи [111]. В то время, как в цельном лике мы находим слияние противоречивых признаков, органически претворенных в жизненно–бытийст–венный организм вещи, логос расчленяет и разъединяет все эти моменты, полагая каждый момент как нечто самостоятельное и дискретное от прочего, откуда и вытекает его формальная, хотя и не менее реальная, чем в эйдосе, природа. Поэтому основной закон формальной логики, закон противоречия, не существует для диалектики, располагающей совершенно противоположным законом совпадения противоречий. Отличаясь принципиально и коренным образом от формальной логики, диалектика и подавно не имеет ничего общего в этом смысле с обыкновенными науками о факте — с физикой, биологией, психологией и т. д. Меонизированный логос, лежащий в основе этих наук, еще более далек от эйдоса, чем чистый логос формальной логики и математики [112]
3. В–третьих, диалектика есть логическое конструирование не всех вообще возможных видов эйдоса, но — эйдоса в узком смысле, г. г. вообще вещной определенности предмета, или, точнее, его категориальной определенности. Тут диалектика отличается, прежде всего, от мифологии, т. е. того цельного и окончательно–полного знания, которое оперирует с живыми вещами и с живым миром, имея с ним дело вне каких бы то ни было абстракций. Диалектика берет во внимание не вещь целиком, не всю ее полную и окончательную явленность, но — лишь логические и категориальные скрепы ее, лишь ее эйдетический скелет как вещи, отказываясь от более глубокого наполнения ее тем или другим содержанием. Так, например, диалектика говорит о едином, многом и т. д. Какое содержание имеют все эти категории в том или другом опыте, ее нисколько не интересует, ибо это дело уже мифологии — вскрывать содержательную глубину той или другой категории. Диалектика говорит только об одном: если есть предмет, то как он мыслим? А есть ли предмет на самом деле и какой именно есть предмет — для нее совершенно неинтересно. И как только мы начнем вводить то или другое вне–катего–риальное знание в диалектику, мы тут же станем на путь разрушения цельной категориальной системы эйдоса, могущей быть вскрытой лишь при наличии чисто категориального же, не замутненного никакими мифологическими привнесениями, анализа. Равным образом диалектика должна знать свои точные границы и с аритмологией, т. е. той сферой, где эйдос специфицируется в числовую схему, ибо аритмология таит в себе опять–таки своеобразную, вне–диалектическую систему связей, и вскрыть ее нельзя, если вместо точного понятия числовой схемы станем привносить в аритмологию чуждые ей категориально–наполненные эйдосы. Числовая схема есть формализирование и опустошение категориального эйдоса, равно как этот последний есть формализирование и опустошение мифологического эйдоса. Но все эти сферы эйдоса своеобразны и таят в себе смысловые конструкции sui generis [113].
109
Небезынтересно проследить, как назревала строгость диалектических понятий, и прежде всего диалектической «эпистемы» в доплатоновской философии. Это недурно сделано у В. Snell, Die Ausdriicke fiir den Begriff des Wissens in der vorplatonischen Philosophie. Berl. 1924 (29. Heft «Philol. Unters». Hrsgb. v. A. Kiessling und U. v. Wilamowitz–Moellendorff), 81—96.
110
Лучшие в этом отношении диалектические формулы — Plot.1, 3, 4: диалектика — «способность, могущая в мысли (λόγω) о каждом сказать, что есть каждое, и чем отличается от иных, и какова [его] общность (κοινότης), [в чем его общность с иными]», и далее весь §; см. перевод в прим. 25, к концу нашего § 3. Неважное изложение диалектики Плотина у П. П. Блонского («Фил. Плот.». М., 1918, 63), который не принимает ее во внимание ни в изложении натурфилософии (стр. 106—П1, 136—138, 138—145), ни в изложении ноологии (181 —184, 184—187, 202— 205, 219—222), ни в категориях (230—233, 233—237). Гораздо аккуратнее поступает при изложении отдельных трактатов Плотина A. Richter, Neu–platonische Studien (Plotin’s Lehre vom Sein. Halle, 1867). He забывает о Плотиновом определении диалектики М. Владиславлев («Фил. Плот.». СПб., 1868, 62), хотя толкование его не выходит из пределов Plat. Soph. 253d, R. P. 533. Не указывается четко всего первостепенного значения диалектики в системе Плотина и у С. Н. Kirchner, Die Philos, d. Plotin. Halle, 1851, где стр. 29—35 посвящены общему обзору системы. Не везет также и диалектике Прокла, о которой Ed. Zeller, Phil. d. Gr. II, 25. Lpz., 1923, 846—848, отпускает только несколько насмешек, a H. Kirchner, De Procli Neoplatonici metaphysica. I. Berol., 1841, в главе «Ргіпсіріа universalia», равно как и в главе «Leges progressum omnium ab uno definientes», не говорит ни слова. Тем не менее, помимо всего строя философствования, состоявшего из диалектической антиномики, ср. непосредственные заявления Procl. in г. p. I 283e—26 Kroll (о диалектике в связи с понятием αρχή, υπόδεσις, άνυπόθετον); 284ю sqq. (в связи с έπέκεινα τών δντων)//первоначало, предпосылка, беспредпосылочное… запредельным бытию (греч.).//; II 304г—17 (в связи с задачами истинной философии), и в особ, in Parm. VI 34 sqq. Недурно об этом у E. Vacherot, Histoire crit. de ľécole d’Alexandrie. Par., 1846. II 216—220, где весьма удачно диалектический метод Прокла демонстрирован на понятии души и где уже нет гипноза антидиалектического аристотелизма: Аристотель «dénature la méthode qu’il veut simplifier»//извращает метод, который желает упростить (φρ.).// (220). Ср. наше прим. 27.
111
Н. Cohen, для которого еще в „Platons Ideenlehre und Mathe–matik“, Marb., 1879, 26: „Die Idee selbst wird gedacht als Hypothesis"//Сама идея мыслится в качестве гипотезы (нем.).//., положил начало известному кантианизированию платонизма, которое, давши наиболее зрелый продукт у P. Natorp, Platos Ideenlehre. Lpz., 19031, 19222 (где о «законе» см., напр., стр. 47, даже о «Gesetz der Gesetzlichkeit» //законе законополагання (нем.). Страницы указаны по первому изданию книги Наторпа.//171 сл., 187 сл., 190, 196, 309, 313 сл., 329 сл. и мн. др.), преодолено самим же На–торпом как во втором издании этой книги (см. «Metakrit. Anhang»), так и систематическим приближением своего формально–логического критицизма к диалектическому неоплатонизму в «Selbstdarsteliung» в «Die Philos, der Gegenwart», hrsg. v. R. Schmidt. Bd. I2. Lpz., 1923, 180—186. Разложение кантианства, приводящее его к метафизике или диалектике, коснулось не только Наторпа, но и Н. Гартмана и И. Кона. Последний дал хороший очерк диалектики (I. Cohn. Theorie der Dialektik. Lpz., 1923), что для кантианства, конечно, скандально и означает его смерть. Тут, кажется, впервые после Гегеля систематически проводится взгляд, что «der Widerspruch ist ja im dialektischen Gedankengange forttreibendes Prinzip, d. h. es ist der Nerv des dia–lektischen Gedankenganges, das bei dem Widerspruch nicht stehen gebliebén werden kann» (133) и что в диалектике «Auftreten, Lô–sen, Neuauftreten des Widerspruchs», в связи с чем делается, наконец–то, хорошая отповедь кантовской «диалектике», где «die Dialektik dient also dazu, sich selbst auszuschalten» //действительно, противоречие является движущим принципом ди алектического способа мышления, вот нерв диалектического мышления: при наличии противоречия ничто не может пребывать в покое… возникно вение, разрешение и новое возникновение противоречия… диалектика, таким образом, используется для того, чтобы элиминировать саму се бя (нем.).// (26), и хорошая оценка Платоновой диалектики в связи с формальио–логически–неподвижным аристотелизмом (8—15), хотя Кон и не понимает, как Плотин от единого переходит к нусу. Последнее, однако, извинительно, ибо слепым оказался тут даже сам Гегель, думающий, что тут у Плотина не диалектика, но только описательные выражения (Vorl. ub. Gesch. d. Philos. III. Berl., 1843. SWW. XV, стр. 44), что, впрочем, не должно приводить нас к взглядам K. H. Е. de Jong, Hegel und Plotin. Leiden, 1916, no которым Гегель в изложении Плотина не пошел дальше Тидемана и Теннемана, исказивши, запутавши и не понявши его философию (33) Некоторые замечания по поводу логицизма в истолковании платонического эйдоса у Наторпа см В. Зеньковский («Платон в истолковании Наторпа» «Вопр. филос. и психол.», кн. 95).
112
В этом отношении весьма полезно проштудировать старый труд Fr. Lukas, Die Methode der Eintheilung bei Platon (Halle–Saale. 1888), вскрывающий пестрое разнообразие того, что обычно называется платонической «днэрезой» (ср. резюме 86— 91, 142—143, 292—297 и 301—303); ясно, что все это нельзя именовать просто «диалектикой». Под диэрезой Платон часто понимает и то, что мы теперь назвали бы «формальной логикой» Обычно исследователи Платона ничего не видят в диалектике Платона, кроме формальной логики (хотя излагаемый мною ниже «Парменид» в своих антнлогиях есть весь целиком вопиющая критика всякой формальной логики); таковы почти все от I. Ste–ger, Plat. Studien (Innsbr., 1869) (где и «Begriffsbildung», стр. 53—59, и «Begriffseintheilung», стр. 59—68 не содержат ни одного замечания об антиномике) и кончая С. Ritter. Platon. Sein Leben, seine Schr., seine Lehre. II Bd. (Munch., 1923) и U. v. Wila–movitz–Moellendorff. Platon. I—II. (Berl./ 1919) (где можно найти высокомерно–профессорские, но все–таки чудовищные и в сущности детские оценки «Парменида» с его «ложными умозаключениями»). Обычно же платонизм трактуют как формально–логическую объективную метафизику, что мешает учению об эйдосе как об умной картине и мешает, стало быть, диалектике. Тысячи авторов, писавших о платонической диалектике, упорно не понимают этих двух основных сторон. Возьмем недурное изложение платоновской диалектики хотя бы у I. Steger, ук. соч., стр. 33—79. Автор делает хорошее введение о возражениях на софистику (33—36) и хорошо говорит о возможности и условиях знания (37—50), но что такое для него идея? Он противопоставляет идею как «allgemeine Begriíf» — единичной вещи в качестве того, что есть «das wahrhaft Seiende» //общее понятие… истинно сущее (нем.).// (39). После этого подзатыльника не очень понимаешь, почему «jenes», это понятие, «die intelligible Welt, erfasst die Seele ohne Vermittelung der Sinne durch sich allein, durch reines Denken» //то… интеллигибельный мир охватывает душу без помощи чувств — сам по себе, посредством чистого мышления (нем.).// (40). Диалектика вовсе не заключается просто в сведении «мнений» на «основания» (42) и вовсе не в том, что одни понятия общаются с другими (47), но — в известном спецификуме этих «оснований» и этого «общения», и не в чистоте понятий (51—52), потому что и формальная логика также оперирует чистыми понятиями. В параграфе о «Ве–griífsbildung» Штегер говорит о том, что в диалектике надо, чтобы «das viele Gleichnamige in die Einheit seines Begriffes zusam–men zu fallen» (53); в параграфе «Begriffseintheilung» — о «das hinabsteigen in die Artbegriffe mittelst der Eintheilung» //«Образование понятий»… одноименное многое совпало в единстве своего понятия… «Классификация понятий»… схождении в сферу родовых понятий посредством подразделения (нем.).// и т. д. Все это — принадлежность не диалектики специально, но всякой мысли вообще. Приходится вообще удивляться слепоте массы исследователей, не способных заметить подлинной диалектической стихии в платонизме. В особенности замечательным примером в этом отношении является недавно появившийся второй том риттеровского «Платона», в котором формально–логическое ослепление доходит до абсурда. Как в первом томе в отношении к «Федону» (С. Ritter. Platon. I. Miinch., 1910, 545), так и здесь, уже в отношении всей «логики Платона», говорится о «Gesetz der Identität» //законе тождества (нем.).// (И. 1923, 184), который чудится Риттеру, впрочем, еще у Парменида (Diels, frg. 6, 1 и 7, 1); учение о взаимоотношении понятий понимается в смысле формально–логического предицирования (189); замечание в Soph. 252d о противоречивости понятий покоя и движения трактуется как закон противоречия, а замечание в Parm. I47d о связанности слова с самотож–дественным предметом — как подтверждение закона тождества (190). Неужели, спросим мы, в «Софисте» и «Пармениде» на тему о «законах мысли» только и нашлось два текста — Soph. 252d и Parm. 147d? Разумеется, дело не в том, что Риттер, много раз излагавший Платона и его «Софиста», забыл содержание этой философии (он тут же, на 193 стр., опять заговаривает о том, что сущее тождественно с собой и не тождественно). Дело в том, что нашему времени и нашим исследователям абсолютно чужды идеи диалектики, с ее законом тождества в различии и различия в тождестве, и поэтому для Риттера платоновская «die Verket–tung zwischen Sein und Nichtsein» // связь между бытием и небытием (нем.).// есть только способ формально–логической дефиниций. Тот же формализм у него и в других главах, напр, в «Отдельных правилах образования понятий» (211—226), где нет самого главного правила — антиномического противопоставления «одного» — «иному», и в главе «Платоново образование понятий в сравнении с Аристотелевой силлогистикой» (211—236), где в заслугу Платону ставится не что иное, как формалистическая силлогистика. Плохо освещает диалектику Платона и известный труд W. Lutoslawsky, The origin and growth of Plato’s Logic. London, 1905. Достаточно привести эти скандальные слова: «The distinction between a subjective notion and its objective counterpart is nowhere so clearly stated as here; this is not the only feature in which the
113
Суждение о том, что миф привлекается в платонизме ради прикрас и только в поэтических целях, нужно считать устаревшим. Это — достояние тех веков и десятилетий, когда вся поэзия и все вообще не–механистическое квалифицировалось как только субъективно–психическое. Еще Jul. Deuschle, Die Plat. Mythen, insbesondere der Mythos im plat. Phadr. Hanau, 1854, 9—10, указывал на существенность связи мифа с диалектикой, и еще Е. Forster, Die Plat. Mythen. 1873, посвятил небольшое сочинение изложению платоновских мифов с более серьезной точки зрения, отбрасывая в мифах более внешние элементы и получая в них «еіп Rest unauflôslicher Vorstellungen…, die manchen als eine positive Giaabenssaché Plato’s erscheinen diirften» (á 1), и понимая, что «das Mythische ist nicht gleichbedeutend mit dem Allego–rischen»//остаток неразложимых далее представлений… которые многим могли бы представиться как система положительных верований Пла¬тона… мифическое неравнозначно аллегорическому (нем.).// (33). Ср. о «Transcendental Feeling» у Stewart, Myths of Plato. 1905, 23 слл. Ниже мы увидим, как неоплатоники вскрывали диалектическую сущность древних мифов. И при всем том методы диалектического и мифического мышления диаметрально противоположны. Миф предполагает определенное жизненное восприятие; диалектика же конструирует в мысли любой жизненный опыт. Не развивая тему о взаимоотношении трансцендентального, феноменологического и диалектического методов (что я делаю в другом месте), могу отметить только, что, по крайней мере в отношении к Платону, эти три точки зрения уже применены и старое абстрактно–метафизическое и натуралистическое понимание платонизма ниспровергнуто. Если Гуссерль (Е. Husserl, Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenolo–gische Philosophie. I. Halle, 1913, § 22, стр. 40) и сердится за «ріаtonische Hypostasierung», которую ему навязывает «leider sehr häufige Sorte fluchtiger Leser» // платоновское гипостазирование… к сожалению, очень часто встречающийся поверхностный читатель (нем.).//, то даже такой неважный феноменолог, как К. Риттер, понимает (Platon. II. Bd. Munch., 1923, 315, прим. 2), что Гуссерль просто не знает Платона. Стоит сравнить приводимые К. Риттером из Husserl, Log. Unters. места II2 182 sq. 140; I2, 101, 129 (напр., «die Fähigkeit, im einzelnen das Allgemeine, in der empirischen Vorstellung den Begriff anschauend zu erfassen und uns in wiederholten Vorstellungen der Identität der begrifflichen Intention zu versichern, ist die Voraussetzung fur die Môglichkeit der Erkenntniss»), чтобы вскрыть истинно–платонический смысл гуссерлевских концепций «Ideation», «ideales oder allgemeines Gegenstand» //(…способность… наглядно усмотреть в единичном общее, в эмпи–рическом представлении — понятие, способность обеспечить нам в повто–ряющихся представлениях тождество понятийной интенции — таково предварительное условие возможности познания)… идеации, идеального или общего предмета (нем.).// и пр. Если Гуссерль неправильно отмежевывается от Платона, то Наторп и за ним Ланц («Момент спекулятивного трансцендентализма у Плотина» в Журн. Мин. нар. проев. 1914, янв., 84—138), пожалуй, слишком спешат отождествить платонизм с неокантианством, в то время как элемент «Gesetz» //закона (нем.).// есть только один из моментов платонической идеи, как на это правильно указывает тот же К–Риттер (ibid., 319), хотя возражения Риттера обнаруживают неотчетливость его собственного понимания Платона (именно, ошибка Наторпа, по нему, ibid., прим., в толковании идей как «die reinen Denkbestimmungen» //чистых мыслительных построений (нем.).//, в то время как это не должно вызывать никаких сомнений, а единственное несчастье Наторпа — в игнорировании умной интуитивности идей, как на это, правда, не с абсолютной четкостью, указывает у нас, напр., упомянутый выше В. Зеньковский («Платон в истолковании Наторпа» в «Вопр. филос. и псих.», кн. 95), хотя трактование у Зень–ковского платоновского анамнезиса, наперекор неокантианским гипотезисам, как опытной данности, требует корректива со стороны гегелевской концепции анамнезиса как «Sichinnerlichma–chen, Insichgehen»//самоуглубления, погружения в себя (нем.).// (Hegel. Vorl. ud. d. Gesch. d. Philos. II 179). Припоминание — не просто мистический опыт и настроение, но определенный диалектический этап самой идеи). Так или иначе, но Гегель, Гуссерль и Коген с Наторпом — улавливают в платонизме совершенно непререкаемые стороны, и весь вопрос в том, как их объединить. Плотин и Прокл достаточно удовлетворительно разрешают эту проблему объединения. Подробный обзор всех моментов, входящих в платоновскую идею, пытается дать R. Hônigswald, Phil. d. Altert. 1917, 139—195, но и он соблазнен логицизмом, не понимая, что чистая логика и миф (в его логической структуре) — одно и то же: «Der platonische Typus der Intuition unlôsbar verwachsen bleibt mit dem Begriff