Который час подряд три сейнера рыбколхоза «Дружба» утюжили море юго-западнее Змеиного. А на скумбрию не было и намека.
— Может, проскочила мористее? — наседал Витюня на Зотыча. — Ведь показывалась же! Болгары делали заметы...
Витюня горячился, нервничал. Его терзал зуд нетерпеливости.
И тут, словно специально, чтоб охладить поммеха, по сейнеру ударил гулкий горох дождевых капель, который сразу же перешел в дружный ливень.
— Ого, братва, мочилкин-то и взаправду расквасился! — восторженно вопил Витюня и, запрокинув голову, подставлял лицо ливню. От прежнего настроения поммеха не осталось и следа. Он шлепал себя по мокрому голому животу, хохотал и, почти не касаясь ногами трапа, скатился со спардека на палубу и пошел там отчубучивать залихватскую пляску.
— Вот баламут, — показал головой Зотыч и беззвучно рассмеялся, обнажив стертые, до желтизны прокуренные зубы. — Человеку за тридцать перевалило, а он шалопай шалопаем.
— Пусть побесится. Что ему, молодому, трижды женатому, — сказал Осеев, и лицо кэпбрига озарила какая-то мягкая задумчиво-доверительная улыбка, видимо тоже навеянная ливнем.
— Хо-оррош дождик! Просто прелесть! — блаженствовал Погожев, растирая руками влажную грудь под насквозь промокшей тенниской. Он с удовольствием бы сам последовал примеру Витюни, но удерживала должность. Дышалось, смотрелось и думалось легко. И верилось, что путина удастся, и об этом все будут говорить в колхозе.
Но тучка была мимолетная. И ливень быстро выдохся. Памятью о нем осталась лишь мокрая одежда рыбаков. Да и та — ненадолго. Над головой небо стало еще голубей и безмятежней прежнего.
Оссев вспомнил, как пять лет назад, чуть ли не в первую его путину на Черное море, в этих самых местах скумбрия «валом валила».
— Хорошо мы тогда поработали, весело. Помнишь, Зотыч?
И только тут Погожев с Осеевым заметили, что Зотыч озабоченно крутит своей маленькой головенкой, словно к чему-то принюхиваясь и прислушиваясь.
Погожев тоже начал вслушиваться. Но кроме галдежа рыбаков на юте да всплеска воды под форштевнем — ничего не услышал.
Осеев некоторое время выжидал, искоса поглядывая на Зотыча. Затем, словно граблями, пятерней прошелся по своим черным вихрам и спросил:
— Ну, что наколдовал?
— Что тут колдовать. Ветер-то вишь с какой стороны оборачивается, — сухо пробормотал Зотыч.
«Какой ветер?» — удивился Погожев. Ему казалось, что никакого ветра нет. Только легкий свежачок в лицо, да и тот от движения сейнера.
Оказалось, не только от движения. Его-то и уловил Зотыч.
— К вечеру нагонит туман. А то и хуже, — заключил старый рыбак.
— Какие будут указания по флоту, товарищ главный синоптик? — спросил кэпбриг, шутливо вытянувшись у штурвала.
Зотыч пожал острыми стариковскими плечами: мол, дальше дело капитанское. Он свое сделал, предупредил.
Еще года три-четыре назад Зотыч не объявил бы о надвигающейся непогоде в открытую, а тихо опустился бы в кубрик, достал из шкафа шубу, вывернул ее мехом наверх, натянул на себя так, чтоб даже головы не было видно, и, проскакав по палубе на четвереньках, начал бы мяукать и, словно кошка, царапать воображаемыми когтями мачту.
— Прысь, поганая! — крикнул бы кто-нибудь из старых моряков и заключил: — Быть шторму, братцы.
И, на удивление всей бригаде, через каких-нибудь полчаса после представления Зотыча барометр начинал падать, небо хмурилось и крепчал ветер.
С появлением техники человек все дальше и дальше уходит от общения с природой. Да и зачем ему приметы, если о надвигающемся шторме заранее сообщат синоптики по рации. О скоплении рыбы подскажет эхолот и самолет-наводчик. А в дни юности Зотыча вся надежда была на рыбацкую смекалку, знание моря, ветра. Хочешь стать хорошим рыбаком — запоминай. И умей пользоваться запомненным...
Сейнер Осеева еще некоторое время покрутился южнее Змеиного и повернул в нордовом направлении. Хотя никто не верил, что погода испортит им настроение надолго — стояли последние дни мая, над Черным морем прочно властвовали ласковые антициклоны Средиземноморья, — и в то же время пережидать ее, пусть сутки-двое, под неуютными берегами Змеиного никому не хотелось. К тому же якорное место у Змеиного ненадежно — слабо защищено от волнения, и грунт плохо держит якоря.
— Выходит, зря сюда шли. Получилось что-то вроде прогулочки к Змеиному, — невесело пробурчал Погожев, устремив взгляд в пустынную даль моря.
— Почему «зря»? — спросил Осеев, скривив губы в колючей усмешке. — Ты, как служитель культурного фронта, обогатил наши познания о Змеином. — И уже зло и резко добавил: — Это тебе рыба, а не хлеб в булочной — пришел и взял. А рыба к тому же еще бегает, как говорят ученые мужи, — мигрирует. Есть у нее такая дурная привычка...