— Спасибо, товарищ Погожев, подняли идейно-политическое сознание наших рыбаков на недосягаемую высоту. Выше и быть не может... Удивительно, как это вы еще сейнер не потеряли, мать вашу туда, сюда и обратно!.. — и пойдет честить, чем дальше, тем больше распаляясь и поливая нелицеприятными словами.
«Но дело не в словах председателя, — зло отмахнулся Погожев от навязчивых мыслей о последствиях всей этой истории. — Надо где-то немедленно доставать баркас. Или хотя бы шлюпку. Разбиться в лепешку, но достать!» И он старался припомнить, кто из его знакомых работает в Одесском порту. К кому бежать, перед кем становиться на колени.
Те же мысли одолевали Осеева. Он сокрушенно говорил:
— Баркас, да еще с мотором, ни за какие коврижки ни у кого сейчас не выманишь. Скумбрийная путина — каждая посудина на счету... Черт, надо же такому случиться. — И он, уже который раз, поглядывал на часы и недоуменно пожимал плечами: — За это время можно всю Одессу обежать и обратно вернуться. Что они там, уснули, что ли? Не дай бог, и этих еще искать придется...
Задержка Кацева и Витюни тревожила и в то же время обнадеживала рыбаков. Они не спускали глаз с берега. Каждая мелькнувшая меж кустов рубашка не проходила мимо их внимания. Но Витюня с Кацевым словно сквозь землю провалились.
— Може, их там арештовали? — проговорил Леха. — А то шо бы им там робить-то...
— Заткнись, кастрюля, не каркай, — шипит кто-то из рыбаков на кока.
— Схожу-ка я туда, Иваныч, — решительно сказал Погожев кэпбригу и направился в каюту, чтоб прихватить с собой документы.
— Погоди, Георгич. Подождем еще немного, — остановил его Осеев.
Витюня с Кацевым появились совсем с другой стороны, откуда их даже в мечтах не ждали.
Вначале на бегущий со стороны Черноморки баркас на сейнере никто не обратил внимания. Мало ли их вдоль берега шныряет. Только вдруг видит Погожев, как вытягивается лицо Климова не то в улыбке, не то в мучительной гримасе, рот раскрывается и закрывается, как у выброшенной на берег рыбы, и лишь клокочет кадык и дергается вверх-вниз по вытянувшейся шее. Первое, что пришло Погожеву в голову: не рехнулся ли их стихотворец от переживаний? Но Климов тыкал пальцем в сторону бегущего баркаса и неестественно писклявым, перехваченным голосом выкрикивал:
— Он, братцы!.. Наш!.. Наш баркас, братцы!.. — И сломя голову бросился принимать конец с баркаса.
Баркас чуть ли не на руках всей бригадой подняли на палубу сейнера.
Еще не пришедшие в себя от радости, Витюня и Канев наперебой рассказывали обступившим их товарищам, что баркас был обнаружен на рассвете вышедшими «на срезку» ставникового невода рыбаками Черноморки. И все это время находился у них на причале. Как и предполагали, полная исправность баркаса озадачила рыбаков. И они сразу же по возвращении на берег сообщили о своей находке.
Витюне все еще не верилось, что баркас нашелся и водворен на свое место. Он трогал его обитые автомобильными скатами борта, зачем-то заглядывал под корму на гребной винт и, осуждающе покачивая головой, разговаривал с ним, словно с живым:
— Ну, братец, всякие я видал хохмы, но какую ты мне устроил — и во сне не снилась...
Глава восьмая
В Хлебной гавани сейнеров понабилось, как сельдей в бочке. Они стояли у причалов впритирку один к одному: херсонские, кавказские, вилковские, таманские. Суда рыбколхоза «Дружба» были тоже здесь. Кроме Платона Малыгина. Который сразу же, как только развеялся туман, прямо от причала Черноморки ушел в Тендровский залив.
— Платона не провэдешь, — говорил Сеня Кацев. — Мы тут вторые сутки толчемся в духоте и тесноте, а его бригада преспокойненько пасется на крэветках и глосике.
Но дело тут было не в креветках и не в глосике. Потому что занятие это любительское и весь улов тут же пускался на камбуз. Уйдя в Тендру, Малыгин, как говорится, сразу убивал двух зайцев — уводил своих рыбаков подальше от злачных мест и всевозможных соблазнов, а главное, появись скумбрия, его бригада оказывалась ближе других к рыбе.
В Хлебной гавани уже несколько суток подряд стоял дым коромыслом: встречи, объятия, смех, перебранка.
Диспетчер бегал по пирсам — кого-то уговаривал, другого просил, третьего грозился выставить из гавани.
Погожев с Осеевым поехали в город на переговорную, связались по телефону со своим городом. Слышимость была плохая. И связь то и дело прерывалась. Нервничали на том и другом конце провода. Они сообщили председателю о местонахождении колхозных судов, о невеселой промысловой обстановке. О случае с баркасом умолчали. Хотя знали, что слух об этом в конце концов все равно дойдет до председателя. Возможно, они сами скажут ему об этом. Но только потом, после путины. Если улов будет хорошим, им все скостят. А если плохим, то — семь бед — один ответ.