Монитор и бронекатер ударили по колонне разом из всех орудий и пулеметов. Колонна рассыпалась, солдаты заметались по степи и начали поспешно отходить назад, оставляя убитых и раненых.
Потом над заливом и косой нависла тишина. Тишина перед бурей. Это все понимали. Корабли рассредоточились по заливу и заглушили моторы. Но моряки не спускали глаз с неба и берегов.
Первые бомбардировщики врага появились над Тендрой в полдень. Их ждали, но не в таком количестве. Видимо, немецкое командование решило покончить с флотилией одним ударом.
Бомбы посыпались на корабли, словно град, залив кипел, бурлил, дыбился столбами воды от взрывов. С катеров, мониторов, минных заградителей и транспортов били по самолетам из пулеметов. Ухов ни на минутку не покидал моторов, зная, что от их четкой работы зависит сейчас жизнь и боеспособность катера. Моторы ревели на полную мощь, рывками бросая катер из стороны в сторону, уводя его из-под бомб противника.
В сумерках бронекатер Ухова подошел к маленькой пристани рыбацкого поселка на Тендровской косе и высадил на берег уцелевших и подобранных в заливе моряков с затонувшего от прямого попадания бомбы монитора «Ударный». С лицом, почерневшим от копоти, мазута и усталости, Ухов поднялся из машинного на палубу. Первое, что он увидел, — на весте от причала, на водоплеске косы дымился с развороченным бомбой боком и изуродованной надстройкой, посаженный на мель теплоход «Молдавия». На косе было полно моряков. В поселке разместился штаб, наскоро оборудовали госпиталь. По всей косе копали укрытия, устанавливали пулеметы. Глядя на все это, старшина понял, что уходить с Тендры они скоро не собираются.
На следующий день над Тендрой снова появились самолеты. И почти одновременно с ними на берегу показалась пехота противника.
— Полундра, братва! — высунувшись из командирской рубки, кричал в мегафон заменивший Воронова мичман. — Дадим сволочам русской прикурки! Огонь...
Погиб сигнальщик. Тяжело ранен радист. Все меньше людей оставалось у пушек и пулеметов. Ухов еще ничего этого не знал, задраившись в моторном отсеке. Он как бы очнулся от ударившей струи воздуха и чьего-то хриплого голоса в приоткрытый люк:
— Старшина, мичман убит!
— Становись вместо меня! — приказав мотористу, старшина одним махом вылетел на палубу.
Командирская рубка была изрешечена пулями и осколками бомб. Мичман полусидел в уголке рубки, уронив голову на грудь, словно сморенный сном.
Ухов встал у командирского штурвала. Он оставался на катере старшим по званию.
Немецкие самолеты заход за заходом прошивали пулями и снарядами вдоль и поперек косу и залив, ловя на мушку мечущиеся из стороны в сторону и яростно отбивающиеся корабли флотилии...
Неизвестно каким чудом, с пробитой кормой, сплошь изрешеченным и наполовину затопленным, на одном моторе, старшина Ухов дотянул свой катер до Тендровской косы. Из двенадцати человек команды в строю осталось четверо.
С катера сняли пулеметы, перенесли на косу боеприпасы и продовольствие.
В следующую ночь, когда старшина Ухов со своей четверкой матросов находился в дозоре вблизи бездействующего маяка, пришел проверяющий посты политрук.
— Долго мы еще будем торчать на этой косе? — спросил кто-то из матросов.
— Продержаться нам тут надо, ребята, хотя бы еще недельку. Позарез надо... — сказал политрук.
— Что, Одесса? — насторожился Ухов.
Но политрук ничего не ответил Ухову. Он достал из кармана пачку «Беломора» и в нарушение устава протянул морякам.
— Только осторожно, в рукав курите...
Через неделю, уже на крымской земле, Ухов узнал, что догадки его оправдались: в те дни, когда они, зацепившись за узкую полоску земли в устье Днепра, оттягивали на себя силы и внимание противника, скрытно шла эвакуация Одесского оборонительного района...
Все это всплыло в памяти Фомича, когда он вновь увидел Тендру. Для несведущего глаза здесь уже ничего не напоминало о войне: коса как коса, каких тут десятки. Но глаз стармеха отыскал средь зарослей бурьяна и молодой полыни чуть заметное углубление. «Вот и все, что осталось от того окопа, где лежали в ту ночь», — подумал он и постарался вспомнить лицо политрука, но так и не смог.
Взгляд Фомича заскользил по глади моря, пока не наткнулся на чуть заметные с косы предупредительные буи. Место гибели эсминца «Фрунзе», могила его брата Федора.
Корабль лежал на небольшой глубине, и, видимо, на нем побывают спортсмены-аквалангисты и многое поднимут и сохранят для живых, как священные реликвии. Многое, но только не людей. Все, что когда-то было человеком, давно стало морской водой, прозрачной и горьковатой...