Витюня был прав. Имя кэпбрига Красикова из Керчи — знаменито на весь бассейн. Выпущены листовки и агитплакаты с портретом Красикова, с подробным описанием методов работы его бригады на лову. Такие листовки есть в каждом рыбколхозе. И у них тоже — в красном уголке, на самом видном месте вывешена. Погожев сам ее вывешивал.
Из рубки вышел Климов и протянул Осееву радиограмму. Тот, отступив в полосу падающего электросвета, пробежал взглядом радиограмму и многозначительно присвистнул.
А вскоре на сейнере все знали, что «в районе Феодосийского залива штормовой ветер силою до тридцати метров в секунду. Ожидается продвижение ветра дальше на запад»...
— Левант. А может — бора. Этот того и гляди всю свадьбу испортит, — прокомментировал кто-то из рыбаков.
По установившейся международной традиции тихоокеанским тайфунам, ураганам Атлантики и штормам южной части Индийского океана присваивают женские имена. Существуют обязательные списки, которые содержат восемьдесят четыре названия: «Вера» и «Вильда», «Ольга» и «Елена», «Сюзанна» и «Кармен», «Мери» и «Анита»... За нежными именами таятся неистовые ветры шторма. Кто и когда впервые нарек их женскими именами? Но кто бы он ни был, Витюня уверял, что был это умнейший человек. И тут с Витюней лучше не спорить, если не хочешь, чтобы он обдал тебя с ног до головы презрительным взглядом. Ну, что они смыслили в этом вопросе в сравнении с ним, трижды женатым! О штормах и женщинах Витюня рубит коротко и категорично:
— Характерец — два сапога пара. Никогда не догадаешься, какую готовят тебе пилюлю...
Хотя черноморские штормы и не носили красивых женских имен, но запомниться могли надолго. Об этом Погожев знал прекрасно. Так что лучше держаться от них подальше.
И Погожеву вдруг показался отсюда таким уютным и желанным тот самый Тендровский залив, где прошлой ночью их чуть было до смерти не заели комары. «Черт с ними, с комарами, зато там никакой шторм не страшен. «До тридцати метров в секунду» — это не шуточка», — думал Погожев. Только Осеев, видимо, был иного мнения. Тендра его не прельщала. Да и на других сейнерах тоже никакого оживления. Словно известие о надвигающейся буре Погожеву приснилось. «Конечно, решать такие вопросы должен кэпбриг. Ему видней, что надо делать — оставаться здесь или уходить в Тендру», — успокаивал себя Погожев. И все же, когда они укладывались спать, он не выдержал и, как бы между прочим, сказал:
— Откуда взялся этот штормяга? Всю путину нам может испортить.
— Всю не всю, но радости от него мало, — сонно пробормотал в ответ Виктор. И начал тихо посапывать.
«Неужели я трушу перед надвигающимся штормом? — удивился Погожев. — Не должно бы. Не такое видал... Именно, не такое. И бомбежки, и обстрелы, и наползающие гусеницы танка. А вот шторм в открытом море меня не трепал. Настоящий, хотя бы семибалльный, когда море вздыблено высокими волнами и полосы пены, срываемые ветром, делают водный простор похожим на гигантский клокочущий котел, а в порту на сигнальной мачте штормовых предупреждений «выброшен» один или даже два черных шара...»
Погожеву вспомнилась первая бомбежка. Это было вскоре после выписки из госпиталя, северо-западнее Сталинграда, у маленькой степной станции Котлубань. Впрочем, к тому времени станции, как таковой, уже не существовало: ни домов, ни вокзальчика — одни развалины. Для нескольких человек, обслуживающих этот участок железной дороги, красный пульмановский вагон, изрешеченный осколками, служил жильем и станционным зданием. Поезда двигались только ночью. И то с большими перерывами — когда починят развороченную снарядами и бомбами дорогу.
Их тогда высадили из вагонов ночью, не доезжая до изрешеченного пульмана километров десять. Дальше путь был разбит. На рельсах и под откосами насыпи валялись остовы искореженных и сгоревших вагонов. Они шли пешком по пыльной степной дороге вдоль железнодорожного полотна. Ночь была переполнена запахом гари. На западе во все небо полыхало рыжее зарево.
К рассвету они заняли позицию, окопались. Вначале над ними появилась «рама» — немецкий самолет-корректировщик. Он сбросил несколько бомбочек, покружил над их головами и удалился в сторону Дона. Потом прилетели бомбардировщики. Они шли в несколько волн, завывая, как цепные псы. Погожев спокойно смотрел на их приближение... Второй и третий раз быть под бомбежкой куда страшнее, когда уже знаешь, чем это пахнет...
«А чем пахнет буря в открытом море?» Но тревога Погожева под спокойное посапывание кэпбрига постепенно улеглась.