— Возьмем на буксир и вмиг там будем...
И они, прихватив лодку, продолжили путь в сторону моря.
— Старик-то не хуже нас разговаривает по-русски, — удивился Климов. — Интересно, где это он научился?
— А правда, где? — подхватил Селенин.
— Неужели был у нас на учебе? — гадал радист.
— Ты что, в такие-то годы! — фыркнул Селенин. — Ему запросто все семьдесят...
На сейнере их ждали с нетерпением. Интересно ведь, где они были, что видели, с кем встречались, чем их угощали? И что это за старик и девочка? А узнав, в чем дело, засуетились. Особенно Витюня.
— Это мы мигом. Где ваш мотор? Подавайте сюда.
Старик полез было обратно в лодку, но Погожев остановил его:
— Ну что вы, отец. Вон какие у нас орлы, для них мотор словно перышко.
Старик улыбнулся, обнажив ряд вставных металлических зубов.
— Это верно, — согласился он, морщинистой ладонью поглаживая по голове девочку, — молодость, она всегда молодость.
— Леха, покормить бы гостей надо! — крикнул Сеня.
Помощник капитана, по пояс голый, не спеша разгуливал по палубе. Его казавшиеся негнущимися штаны из чертовой кожи с пузырями на коленках были подвязаны скрученной в жгут рыбацкой сеткой. На загорелом теле поигрывали мускулы. Наверно, так вот в старину выглядели пиратские атаманы.
Леха еще не пришел в себя от поездки. И на дверях камбуза висел замок. Леха не любил, чтоб кто-нибудь без него хозяйничал на камбузе. И когда уходил даже в кубрик — на двери вешал замок.
Фомич спустился в машинное, готовился к отходу. Осеев с инженером в капитанской каюте шуршали промысловыми картами...
— А вам сколько лет, отец? — спросил старика Погожев.
— Мно-ого, — ответил тот нараспев и как-то безнадежно махнул рукой. — Да и не в годах дело. Смотря как они прожиты.
— Русский язык вы знаете не хуже русского. Как это вам удалось? — как бы между прочим спросил Погожев, принимая от Витюни подвесной мотор и искоса наблюдая за стариком.
Погожев уловил взглядом, как по лицу старика пробежала легкая тень заминки и перешла в грустную усмешку.
— Я и есть самый настоящий русский, — сказал старик, прижимая к себе девочку, словно кто-то собирался отнять ее у него. — Был русским, — как-то торопливо поправился он. — Родом из Крыма. За сорок с лишним лет на чужбине позабудешь, какой ты есть нации.
Климов с Погожевым удивленно переглянулись. Витюня даже присвистнул: вот, мол, это встреча.
— Выходит, землячок, — крякнув и почесав в затылке, произнес поммех. — Это что же, папаша, во время революции драпанули? Буржуем, значит, были?
И опять печальная улыбка скользнула по сухим губам старика.
— Таким же буржуем, как сейчас... Семнадцать лет мне было, когда силком призвал на войну барон Врангель. Только песенка его была спета. Красные взяли Перекоп, и белые кинулись за море. И меня по каким-то причинам прихватили. Да разве только меня. Видно, надеялись еще вернуться и повоевать. Да где уж... — И старик махнул костлявой рукой. — Вначале я у одного полковника вроде за денщика был. Таскал его чемоданы. Пока они у него были. Не стало чемоданов, и я не нужен стал. Чуть ли не христорадничал на чужбине. Сколько слез пролил... Сначала я в Туретчине был. А затем, вместе с дружком — таким же бедолагой, как и я, в Болгарию перебрались. Болгары все же ближе нам, русским...
— Надо было вернуться домой. Зашли бы в Советское посольство и все рассказали, — сказал Климов.
— Откуда нам было знать о посольствах. Мы люди малограмотные. Куда ни сунемся, везде большевиками стращают. Мол, тех, кто был у Врангеля, большевики в Сибирь ссылают, на вечные каторжные работы. А то и расстреливают. Об этом здесь во всех газетах писали.
— Ну, а потом, после второй мировой войны, когда Болгария социалистической стала? — спросил Погожев. — Разве не тянет на Родину?
— Как вам сказать, брат у меня в Евпатории. В позапрошлом году в гости к нему ездил. Брат уговаривал переехать насовсем. Но дети у меня тут. И внуки вот. — И старик снова погладил по голове девочку.
Рыбаки некоторое время молчали, не зная, что сказать старику. Да и что скажешь человеку утешительного, в чем его осудишь? За свою ошибку он давным-давно расплатился с лихвой.
Первым нарушил молчание Витюня. Он зло стукнул молотком по крышке люка и так рявкнул, что все вздрогнули:
— Леха! — И когда тот с поварешкой в руках выскочил из камбуза, закричал: — Тебе, паразит, сколько раз повторять, что гостей кормить надо! Разве тебя на берегу так встречали?
Леха, не сказав ни слова, тут же скрылся на камбузе.
Витюня удовлетворенно протянул: