— «Чё, чё», — все еще сердился лейтенант, видимо не на шутку обескураженный появлением «гражданского» на катере. — Обязаны вернуть на берег.
— Это к немцам-то, товарищ лейтенант, — удивился боцман. — В городе враг. И у нас задание...
Лейтенант пояснил:
— Я имею в виду Севастополь. После выполнения задания, конечно. А пока пристройте его где-нибудь, Соловьев, чтоб не болтался под ногами на палубе.
— Есть пристроить! — козырнул боцман, и они с Андреем вышли из командирской каюты...
Ночью катер встретил в открытом море идущий с Кавказа в Севастополь транспорт и примкнул к его охране. Всю ночь шли спокойно. Чернильная осенняя темнота сливалась с чернотой моря. Корабли без единого огонька двигались сквозь эту мглу, словно призраки.
Ширококрылый самолет противника настиг их на траверзе мыса Сарыч, когда солнце только-только оторвалось от поверхности моря и стало набирать высоту. Самолет зашел с востока и заревел над водой, угрожающе надвигаясь на транспорт.
— По самолету — огонь! — прокричал из рубки лейтенант, отчаянно накручивая колесо штурвала.
Ударили пулеметными очередями с самого транспорта. На втором катере боевого охранения зажгли шашки дымовой завесы.
Андрей, высунувшись из люка кубрика, куда его загнал боцман, не спускал глаз с самолета. Он был точно таким же, как вчерашний, разбомбивший пароход с эвакуированными жителями его городка. «Может, это он и есть, гад», — подумал Андрей, до боли в пальцах сжав поручни трапа.
Черные капли бомб легли по правому борту транспорта, вздымая фонтаны брызг. Андрей облегченно вздохнул: «Не попали». Но самолет разворачивался на второй заход. На транспорте и катерах тоже не дремали. Когда самолет, наметив жертву, ринулся на бреющем вперед, транспорт и катера резко повернули в сторону открытого моря. Самолет лег на левое крыло и пошел поливать из крупнокалиберного пулемета и беспорядочно сыпать бомбами.
Андрей видел, как вздрогнул и медленно осел к ногам пулеметчика его второй номер, тот самый матрос Колесник, что обнаружил его в брезенте. Погожев смутно помнил, как выскочил на палубу, захлопнул за собой дверь кубрика и почти по отвесно наклонившейся палубе, от близкого взрыва бомбы, бросился к пулемету.
Пулеметчик зло сверкнул глазами в сторону подбежавшего Погожева, хотел турнуть обратно в кубрик, но, увидев, как тот ловко подцепил из коробки новую ленту, снова припал к прицелу.
Налет был отбит. В полдень транспорт и катера охраны вошли в Карантинную бухту...
Пока Андрея с катера не гнали. Лейтенант почти все время был в городе. Боцман и экипаж занимались ремонтом: латали пробоины, возились в моторном отсеке, приводили в порядок оружие.
Когда на глазах почти у всей команды Андрей легко разобрал, смазал оружейным маслом и снова собрал пулемет, пулеметчик Карев удовлетворенно улыбнулся и спросил:
— Молодец, салага... Где это ты так поднаторел в пулемете?
Погожев понимал, если катер приведен в полную боевую готовность, значит, скоро уйдет в море. А что будет с ним? Возьмут с собой или оставят на берегу? Спрашивать об этом он не решался: пусть уж лучше будет пока неизвестность, чем отказ.
Лейтенанта еще утром вызвали в штаб флота. На катере все гадали: какое ждет их задание и когда выходить в море?
Лейтенант вернулся вскоре после того, как склянки пробили полдень. Вернулся молчаливым и сосредоточенным. Осведомившись у боцмана, все ли в порядке, и ни словом не обмолвившись о предстоящем походе, скрылся в каюте. А вскоре вахтенный прокричал на весь берег:
— Погожев, к командиру!
«Все, — екнуло сердце Андрея, — сейчас вытурят с катера. Ишь какой злой вернулся».
Но боцман Соловьев ободряюще кивнул Погожеву — не дрейфь, мол, парень, — и он действительно приободрился, поплотнее заправил полы старенькой выцветшей сатиновой рубахи в брюки, стряхнул ладошкой пыль со штанин с круглыми заплатами на коленках и переступил комингс каюты.
— Товарищ лейтенант, рядовой Погожев явился! — срывающимся, но довольно бодрым голосом отрапортовал он.
Глаза командира сузились, в них мелькнула улыбка.
— Значит, рядовой? Сам себя в рядовые произвел?
Погожев молчал. Кровь бросилась в лицо: действительно, какой же он рядовой?
— Ну, ладно, хорошо, что только в рядовые. Значит, зазнайством не страдаешь. Скажи-ка мне, рядовой Погожев, — только честно! — сколько тебе лет?
— Семнадцать! — выпалил Андрей и тут же, уже тише, добавил: — Скоро будет.
— Понятно, — сказал лейтенант и недовольно сдвинул брови. — Мне вот тоже тридцать... скоро будет. Через два года...
— Я комсомолец, товарищ командир. — И, вынув из кармана штанов билет, положил перед лейтенантом.
Это был единственный у Андрея документ, удостоверяющий его личность.
— Комсомол — довод веский, — согласился лейтенант, листая билет Погожева. — На, держи, потом предъявишь старшему краснофлотцу Кареву, он у нас комсоргом на катере...
И Андрей понял, что его оставляют на катере.
Когда он вышел от командира, боцмана на катере не было. Он вернулся через полчаса, с узлом в руках.
— Держи, Погожев, — сказал он, отдавая Андрею узел, — принимай флотский вид. Если что не так, подгони иголкой. Матрос должен все уметь: шить, стирать, палубу драить. Ну и врага бить, конешно...