– Это адрес? – сообразила она.
– Да, – ответил, не сводя с нее глаз. – Сегодня в семь часов. Тебя устроит?
Тут же обозлился на себя за это несуразное «устроит», виновато заморгал.
– Меня все устроит, – еще отчетливей покраснела она, быстро клюнула его в губы и вышла из кабинета…
День тянулся бесконечно, повезло, что назначены были две операции, а то бы он вконец извелся. Как-то так получилось, что с Лилей он больше в тот день не встретился, в половине шестого был дома, в половине седьмого – у Мишкиного дома. И увидел сидевшую неподалеку на скамейке Лилю. Великие конспираторы, они лишь обменялись взглядами, Дегтярев один вошел в подъезд, взбежал на второй этаж, повозился, чертыхаясь, с незнакомыми чужими замками. И снова недовольно поморщился, войдя в Мишкину квартиру. Тот, уходя на работу, даже форточки не открыл, в комнате сгустился плотный застоявшийся воздух, настоянный на асфальтовой дневной духоте. Заглянул во вторую комнату, поменьше, там дышалось еще туже, он вмиг покрылся липкой испариной. На покрывале широкой двуспальной кровати Мишка провокационно оставил сложенную вчетверо простыню в веселеньких цветочках. Недобрыми словами поминая Мишку, явно перебдевшего в опасениях, что заберутся к нему в дом грабители, Дегтярев распахнул в обеих комнатах окна, затем, поколебавшись немного, все же сдвинул шторы, застраховался. Существенных изменений к лучшему достичь не успел – в прихожей тихо грюкнула входная дверь, он поспешил навстречу.
Несчетно весь день размышляя, как встретиться ему сегодня с Лилей, он перебрал множество вариантов. Хотелось, чтобы свидание это надолго у нее осталось в памяти, не превратилось, упаси боже, в примитивную случку на чужой кровати. Чтобы все было красиво и чисто, как заслуживала того Лиля. Но, придирчиво отвергая одну возможность за другой, утвердился в решении, что все банальные и небанальные атрибуты ухажерства будут с Лилей неуместными. Даже беспроигрышные цветы, не говоря уже о подозрительном вине «для разогрева» или каком-нибудь сомнительном подарочке-колечке. Это все необходимо и уместно будет потом, не сегодня. А еще он тщательно отбирал слова, которые скажет ей, особенно первые, самые ответственные, когда окажется он с ней здесь наедине. Все, что удавалось сочинить, не нравилось Дегтяреву, коробило – в конце концов положился на то, что в нужный момент они сами сыщутся, выплеснутся из него. Но чем бы ни занимался он в тот день, о чем бы ни думал, на донышке сердца неотвязно скреблась сереньким мышонком, не избывала коварная мыслишка, что все-таки есть в этом что-то недостойное, нечестное, о чем еще пожалеет он или, того хуже, не простит себе. И Лиля ему потом не простит. Слишком уж много всего было тут намешано…
Но все мгновенно выметнулось из головы, едва вновь увидел ее. И слов никаких не понадобилось. Бросились друг к другу, обнялись, встретились жадными губами, затерзали друг друга. Он подхватил ее на руки, понес в спальню. Тратить время на расстилание постели не хватило терпения. И он поразился, сколько неукротимой страсти оказалось в этом хрупком девственном теле. Она сама, отстранив его слепые руки, начала сдирать с себя платьице, затем все остальное; закрыв глаза, бормоча что-то невразумительное. Он, часто и шумно сопя, последовал ее примеру. Еще секунда – и белым огнем ослепило Дегтярева ее распростертое тело. И несущественным стало, что досадно потен он и разгорячен, что буквально нечем дышать в этой раскаленной комнате, что иначе мнилось ему это долгожданное свидание. Все, кроме нее, вообще утратило смысл и значение. Хватило лишь остатков рассудка, чтобы выдавить из себя:
– Пусть все будет?
– Пусть, – беззвучно ответила она.
Но когда он крепче сжал, в сторону повел ее трепещущее бедро, вдруг вся напряглась она, задергалась, высвобождаясь из-под навалившегося на нее тела, лихорадочно забормотала:
– Нет, нет, нет…
– Что «нет»? Что? – Попытался прочитать что-либо в ее глазах, но веки ее были судорожно стиснуты и такая мука на лице, такое отчаянье, что он вдруг испугался. Выпустил ее, склонился над ней на коленях, взмолился:
– Что не так, радость моя? Ты боишься? О чем-то плохом подумала?
Она, не отвечая, соскочила на пол, принялась быстро, путаясь в крючках и складках, одеваться. Он ошарашено наблюдал, как она, тихонько подвывая, натягивает на себя сопротивлявшееся платье, сует ноги в босоножки и, не застегнув ремешки, бежит от него. Хлопнула входная дверь – и тишина обрушилась на него такая, словно во всей вселенной остался он в одиночестве…