Прошло полчаса, и Шуленбурга вызвали к Молотову опять. Явно что–то произошло. Оказывается, после встречи с послом Молотов имел возможность сделать доклад «советскому правительству». Советское правительство в тот момент — это Сталин и его ближайшее окружение. В этот день Сталин в 13:40—13:55 переговорил с Молотовым и наркомом внешней торговли СССР Анастасом Микояном. Тогда, видимо, была намечена «дообеденная» линия поведения в отношении Германии. Затем Сталин никого до вечера не принимал в Кремле. В это время он мог посовещаться с соратниками где–то ещё. Вечером он долго — с 17:35 до 20:25‑говорил с Молотовым с глазу на глаз. Так что получается, что решение о повороте во внешней политике скорее всего было принято днём 19 августа Сталиным и Молотовым вдвоём. Вечером 20 августа Сталин провёл в Кремле более широкое совещание, где, судя по составу участников, обсуждались идеологические (Жданов), экономические (Микоян, Николай Вознесенский, Иван Тевосян и др.) и военные (Григорий Кулик) аспекты дела[871]. Хотя, возможно, Сталин занимался и текучкой.
Сталин принял решение: внешняя политика СССР меняет направление. Не прекращая переговоров с англо–французскими империалистами, посмотрим, что предложат немецкие. И если предложат больше — возьмём.
На второй встрече с Молотовым 19 августа Шуленбург получил проект пакта о ненападении. Там не было обычного для «литвиновских» пактов указания, что документ теряет силу в случае агрессии одной из сторон против третьего государства[872]. Сталин и Молотов прекрасно понимали, зачем Гитлеру пакт.
Тем же вечером советские дипломаты получили команду не тормозить экономические переговоры. В ночь с 19 на 20 августа торговокредитное соглашение было подписано. СССР получал 200 миллионов марок, на которые мог покупать германское оборудование, а долги гасить поставками сырья и продовольствия.
20 августа Гитлер, рискуя своим престижем, направил Сталину личное послание, чтобы подтолкнуть нового партнёра принять Риббентропа 22 или 23 августа. В своём письме Гитлер принимал советский проект пакта и предупреждал о близящемся столкновении Германии и Польши — времени оставалось мало.
Получив письмо Гитлера, Сталин отдал команду Ворошилову, и тот 21 августа зачитал западным военным миссиям заявление. В нем говорилось, что переговоры могут быть возобновлены, как только будет решён вопрос о пропуске войск через Польшу. Поскольку Варшава своим несогласием на проход войск заблокировала военные переговоры в Москве, заключение англо–франко–советского союза до близившейся развязки германо–польского конфликта перестало быть реальной альтернативой германо–советскому сближению. Очевидно, что после заключения договора о ненападении между СССР и Германией военное соглашение вообще не могло быть заключено. 22 августа Ворошилов встретился с Думенком, который как раз накануне получил согласие правительства на подписание военной конвенции, если её проект всё–таки получится согласовать. Ворошилов сказал: «Французские и английское правительства теперь слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий.»[873] Возможность была именно не исключена. Переговоры с Риббентропом могли ещё и сорваться.
В это время счастливым для СССР образом изменилась ситуация на Дальнем Востоке. 20-31 августа 1939 г. советская 1‑я армейская группа прорвала фланги японцев танковыми клиньями и совершила классическое окружение 6‑й японской армии. В итоге операции противник был полностью разгромлен. Но 23 августа уверенности в полном успехе ещё не было.
Вне войны
23 августа, прилетев в Москву, Риббентроп встретил прохладный приём, но на очень высоком уровне. В переговорах участвовал лично Сталин, который не поддерживал разговоры о «духе братства» двух народов, а деловито торговался. В ночь на 24 августа был подписан Советско- германский договор о ненападении и определена линия разграничения «сфер интересов» в Восточной Европе между СССР и Германией.
871
На приёме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924-1953 гг.). М., 2008. С. 270.
872
СССР — Германия 1939. Документы и материалы о советско–германских отношениях с апреля по октябрь 1939 г. С. 48.