Мы ели не спеша, растягивая каждое мгновение этой последней совместной трапезы. Через годы и испытания мы пронесли любовь, превосходившую нас самих. Время текло в глубине наших глаз и умиротворенных сердец, но солнце продолжало в небе свой ход, и пора уже было думать о дороге. Я попросила Клиоса выполнить в камне у него в горах тот загадочный рисунок, что наметил Эдип, месяцами выписывая вокруг Афин полукружия.
— Разумеется, у меня для этого есть люди и Тезеевы деньги. Я тоже хочу попросить тебя, Антигона, об одной вещи. В Фивах у тебя будут тайные враги, тебе будут расставлять ловушки. Не слушай никого, кроме Исмены и моего друга К. Исмена злится на тебя — это правда, но она тебя любит, и, как в твоей семье, так и при дворе, ты можешь доверять только ей.
Я удивилась: в Афинах Клиос подолгу беседовал с Исменой, но для меня было неожиданностью, что он таким образом заговорит со мной о ней.
— Она познакомит тебя с К. Это мой лучший друг, я отправил его к ней из-за тебя. Это великий музыкант — к сожалению, он болен, но это не мешает ему быть настоящим политиком, который сделает так, что ему будет известно все, что происходит в Фивах, и он сможет помочь тебе. Если ты там окажешься в опасности, а ты в ней окажешься, — зови меня! Обещаешь? — Я застыла в нерешительности, и Клиос настаивал: — Так нужно, обещай мне!
Его просьба растрогала меня, но разум неожиданно поразили безумные видения: отчаяние охватило меня; дрожа, я выпрямилась перед Клиосом во весь рост.
— Клиос, никогда не испытывай невозможное! — проговорила я, но другие силы распоряжались уже моим голосом: — Между Фивами и тобой, между нами, громоздятся опасности одна на другую и самая ужасная из смертей — я вижу их. Ворота Фив заперты, на стенах выставлены стражи, которые убивают все, что появляется перед стенами. На равнине и далее до горизонта — полчища осаждающих, и среди них множество варварских всадников, кого фиванцы считают дикими тварями. Эти ужасные люди могут убить тебя, Клиос, а если ты ускользнешь от них, тебя погубят фиванцы. На наших стенах выставляют головы погибших лошадей, взятых у кочевников. Для них это неискупаемое преступление, и я вижу, как эти жадные до мести всадники несут на своих копьях окровавленные головы фиванцев. Между двумя этими лагерями растет и набирает силу поток насилия и ненависти. Не старайся перейти его, я запрещаю тебе это, я говорю «нет». Я имею право запретить тебе, потому что это я отдала тебя Ио, вашим детям, тем, чье существование будет превознесено твоими картинами.
— А ты, что станет с тобой, Антигона? — воскликнул Клиос, и бледность залила его лицо.
Теперь меня уже била крупная дрожь.
— Я опущусь до дна тех пагубных вод, в которые увлекает меня корабль моих братьев, и, клянусь, я сделаю все, чтобы избежать смерти. Все, но не отдам Полиника и Этеокла их преступлениям.
— Это не самое страшное горе, — тщетно пытался возразить Клиос.
Его самого поразило смехотворное звучание этих слов по сравнению с той глубочайшей тревогой, что не отпускала меня, по сравнению с тем насилием, что я увидела, и тем с поражением, которое очевидно грозило мне.
Клиос усадил меня, подкинул в костер сучьев, заставил придвинуться к нему, чтобы согреться. Я же все это время безуспешно пыталась успокоиться и улыбнуться.
— Я не провидица, Клиос, я говорю лишь о том, что вижу. А вижу я то, что еще ужаснее слов. Теперь твоя очередь обещать мне, что ты не придешь в Фивы до тех пор, пока там не прекратится распря.
Взгляд выдавал мое смятение, и Клиос был вынужден обещать мне то, что я просила. Я перестала дрожать, силы вернулись ко мне:
— Мне пора. Проводи меня до дороги, которая ведет в Фивы.
Клиос взял меня за руку, поддержал, пока я делала первые неуверенные шаги, и на мгновение нас охватила безумная надежда провести вместе еще один день. Но вот дыхание мое выровнялось, шаг приобрел твердость, привычную размеренность. Клиос протянул мне суму с Исмениным платьем.
— Наденешь его перед Фиванскими воротами, нищенку они не пропустят.
Почему, чтобы провести с Клиосом последний день, я снова надела старое платье? Может быть, в нем я чувствовала себя свободнее, я должна была услышать то, что он скажет. Я должна была чувствовать себя свободной — для расставания.
Мы дошли до старой дороги, которая превратилась теперь в мощеную.