Еще несколько дней происходило во мне какое-то необузданное движение, в нем противоборствовали чернота и неукротимое, ледяное сияние. Во всем этом повинен Тимур: мысль его не оставляет меня в покое, обращая в сторону совершеннейшей свободы. Мысль эта не принадлежит ему и довлеет над ним так же, как и надо мной. Почему я так реагирую на эти опасные цветовые пятна, мне непонятно, не понимаю я и к чему они принуждают меня. Но однажды ночью, когда я проснулась, теряя последние силы в самый темный час, я поняла, что должна выйти из дома, и я вышла из него с Тимуром, хранящим молчание. Я шла в ту бесконечность, где что-то быстро движется передо мной, постоянно уменьшаясь в размерах. Все остальное не имеет никакого значения: это удаляется жизнь, а жизнь — это все. И в это ВСЕ необходимо всадить стрелу, которая станет кровью и плотью, огнем и жаром, а иначе все обернется леденящей смертью для нас и для всех, кто имеет право на тот слабый огонек, что мы носим в себе.
Поскольку я вольна или вынуждена спуститься, я это и делаю и уже иду рядом с Тимуром, но разница между нами в том, что я с каждым шагом удаляюсь от той, кем была, а он приближается к тому, кем он был.
По громадной лестнице из сна спустилась из царского дворца, где у меня с Исменой была комната, в которую я уже никогда не войду. Я шла по дороге, по которой блуждала с Эдипом и Клиосом, и снова начала спускаться, чтобы через бездонные подземелья проникнуть к месту охоты. Потому что это — охота, наверное, я не хотела понимать этого, но Креонт, Этеокл и Полиник прекрасно знают, что это охота, и глубже всех понимает это Исмена, которая не сводит с меня глаз. Эдип тоже знал, что существует охота, но он забыл об этом, когда на него пала в своем великолепии тьма. Я тоже забыла о ней, когда на дороге Эдип и Клиос заняли во мне место богов, отняв у меня все, кроме них самих. Может быть, я уже и не грежу, может быть, я уже проснулась. Конь кочевников, которого я оседлала, вот уже сливается с заснеженной степью, по которой я лечу за ускользающим от меня существом, за существом, которое мне надо обязательно поразить, и существом этим, возможно, могу стать я сама.
Я совсем проснулась. На дворе ночь, и я знаю, что Тимур ждет меня. Я надела мужское платье, и мы отправились на стрельбище. Там ждал нас Этеокл, у него был светильник, который он поставил близ цели. Тимур отвел меня на такое расстояние, с которого стрелял сам. Этеокл погасил светильник. Тимур протянул мне стрелу; я ничего не вижу, темнеют только два пятна, там, где стоят мужчины. Куда и как стрелять в темноте? Это настолько абсурдно, что у меня вырывается короткий смешок, и ему вторит потайной и почти беззвучный Тимуров смех. Лук в моих руках ожил, я закрыла глаза, легко натянула тетиву и ощутила где-то на грани реальности, что точка, куда кто-то во мне должен направить стрелу, действительно существует. Тимур протянул мне вторую, третью стрелу — что-то во мне отпустило тетиву, цель поражена; я в этом не сомневалась и поэтому совершенно спокойна. Этеокл зажег светильник, и мы с Тимуром подошли к мишени. Все три стрелы — вместе, одна к другой, — торчат из точки, которую мне следовало поразить.
— Ты ведь знала, что так будет? — спросил Тимур, молча глядя на меня.
— Знала, — тоже взглядом ответила я.
На небосклоне появился край солнца, Этеокл погасил светильник.
— От вас исходит сияние! — шепотом произнес он.
И неожиданно, вопреки ожиданию, пал перед нами ниц, чем привел в смущение нас обоих. Мы бросились поднимать его.
— Не перед вами я склонился, а перед тем, что натягивало тетиву. — Он уже снова стал привычно бесстрастен. — Она сможет так сделать еще раз, сама? — спросил он.
Тимур кивнул.
— И она сможет научить этому Гемона и наших лучников?
— Да, — подтвердил Тимур.
— Ты свободен, можешь возвращаться к себе в страну при условии, что никогда более не вернешься в Грецию.
Тимур поднял на меня глаза, во взгляде его — мука, и я тоже ощутила ее.
Он не колебался: поднята рука в клятвенном жесте. Но еще мгновение трепещет над нами сияние, которое смог увидеть Этеокл.
XVI. ЛУК
Фивы окружены: перед всеми воротами — их восемь — стоят войска из Аргоса и маркитане, привлеченные надеждой поживиться. Кочевники, которые непрестанно сновали на своих конях между позициями, занятыми гоплитами, тоже представляли непреходящую опасность и делали невозможной любую торговлю, доставку в город продуктов питания. Конечно, Этеокл позаботился, чтобы сделать в подземном городе огромные запасы, и Фивы смогут продержаться не один день. Но если у Полиника хватит терпения, победа будет за ним. Ему не хватит выдержки, — утверждает Исмена: Тимура, единственного, кто мог убедить его не торопиться, теперь с ним нет. «Благодаря тебе», — заключила она.