Полиник схватил свою говорную трубу, висевшую у него на поясе.
— Великолепно, — слышу я его восторженный крик, — я не знал, что ты такой отличный лучник… давай еще дальше!
И, пока кочевники с трудом выдирают стрелу из тела стервятника, он отступает еще на несколько шагов.
С наивным восхищением смотрели на меня Гемоновы глаза, в них тоже просьба: «Еще!» Это «еще» звенит у меня в мозгу, я чувствую, как лук в моих руках приходит в движение, и пение его готово вынести меня за пределы себя самой.
Кочевники уверены, что ни одна стрела не долетит до места, где стоит Полиник, но по тому, как стрелы то и дело шлепаются в стену рядом с нами, ясно, что они опасаются столь необычного лучника. Некоторые стрелы попадают в отверстия зубцов, и одна пронеслась так близко от меня, что Васко пришлось резко отбить ее своим железным щитом.
Васко рядом, и он, конечно, все видел.
— Зубцы с отверстиями не защищают, — сказал он, — да с таким луком тебе этого и не нужно. — Потом, обернувшись к Гемону, продолжил: — Засада удалась. Этеокл звал тебя. Ему нужен ты с двадцатью воинами. Не задерживайся.
Васко вперил в меня властный взгляд. Теперь его очередь требовать «еще!»
Рядом с Полиником на молодой рыжей лошадке сидит кочевник, он уже поднял лук с лежащей на тетиве стрелой. Предупреждение, о котором просил меня Этеокл, должен получить он прежде всего.
Я смотрела на рыжего молоденького конька, видела, как неумело рвется он перейти в галоп, он уже вошел в мое существо — стрела должна попасть в него. И пусть она попадет в этого конька, а не в его седока, который хочет убить меня.
Сраженный на полном скаку, жеребчик покатился по земле, увы! Кровь его хлынула из раны, тело задергалось в судорогах. Кочевник перелетел через голову лошади и свалился на землю; кто-то помог ему встать, другой — подхватил, сажая к себе на лошадь. Третья моя стрела испугала их, и они скрылись.
— Еще, еще, — торопили меня Гемон и Васко. Но тут Гемон вспомнил об Этеокловом приказе и с сожалением покинул нас.
Я осталась наедине с Васко и с луком, который говорит с моим телом, и разговор этот волнует его.
Васко подошел ко мне и неожиданно опустился на колени.
— Сделай это, сделай! — умолял он, обхватив мои колени.
Растерявшись, я машинально прошептала: «Что?» Васко пылко сжал мои колени. Я едва слышу, что говорит он.
— Так нужно, — произносят его губы, словно мольбу любви, — этого хочет лук, может быть, этого хотят и твои братья. Нельзя спасти обоих, ты же знаешь, знаешь! Спасти можно только одного, одного и всех этих людей от войны. Ты можешь это сделать! Этого хочет лук! Посылай же стрелу!
Я слышу, как гудит лук, он поет мне то, о чем только что говорит Васко, я слышала уже однажды это пение, когда непроглядной ночью поразила цель, которую ощущала в себе самой.
— Нет, — шепчу я, защищаясь, — нет, Этеокл не хочет этого. Он сказал: «Предупреди его! Только предупреди».
— Этеокл безумен. Полиника нельзя предупредить, и ты это знаешь. Это последняя возможность, ты еще можешь спасти брата. Почему ты отдаешь предпочтение Полинику? Как Иокаста, да? Антигона, я умоляю тебя, спаси одного, того, кого можно спасти.
Речи его пронзают меня, как крик, силы мои тают, и лук уже не лук, а вопль у меня в руках, он, как Васко, жаждет Полиниковой жизни. Дрожь сотрясала мое тело, руки Васко по-прежнему сжимали мои колени, он замолчал. Но всем существом своим, всей фиванской мукой и мукой наших врагов толкает он меня на преступление, которое может положить конец войне.
В моем мозгу всплывает сон, когда мальчик Эдип звал меня сестрой, сестрой своей, которая должна была помочь ему остановить его безумие в волне, вздымавшейся из камня. Полиник тоже мне брат, нужно остановить крик ненависти и мудрости, рвущийся из лука. Я отбросила его.
Васко выпрямился.
— Сделай это, сделай, спаси нас! — теперь он сжимает в своих объятиях уже всю меня.
С непомерным удивлением почувствовала я, как перерождается его тело, — это не он, это женщина возбуждает во мне мужское начало, то мужское, что может убить, что может спасти Этеокла. В любовных объятиях сжимает меня Васко, тела наши сливаются, это уже не мы, а некий андрогин, над которым влюбленно звучит заклинание Васко: «Спаси Этеокла. Спаси Этеокла и Фивы».