Вопрос этот всколыхнул во мне ту же дикость, что жила и в моей натуре, и я, как и он, не хотела, чтобы она умирала.
— Я ничего в тебе не выбирала, Клиос, ничего ничему не предпочитала, я любила тебя всего, таким, каким ты был. Но уйти с тобой, пережить ту безграничную любовь, о которой ты говоришь, значило бы бросить Эдипа. Сделать так, как будто его не существует, как Лай, когда захотел убить его из-за Оракула. Как Фивы и Креонт, когда они изгнали Эдипа из города, как мои братья, когда они позволили совершиться этой несправедливости. Я не согласилась бы его бросить. Вы оба были преступниками, от которых все отступились, я была молодой дурочкой, обманутой дворцовой жизнью, я ничего не понимала, но, что и преступники имеют право на любовь, я знала точно. Вот я вам и дала свою любовь — сколько смогла. Отдай я тебе все, Клиос, Эдип бы уже ни на что не имел права, а это было бы еще большим преступлением, чем те, что совершили вы.
Взгляды наши встретились, и по Клиосовым глазам я увидела, что он понял меня: в это мгновение мы разделили нашу непокорность, и теперь дикая часть его и моей натуры пели невозможную, неутешную славу тому, от чего мы отказались. Счастье и несчастье слились в бушующем единстве, сменяя друг друга, мы разделили с ним все, достигли блистающей вершины, и не скоро — постепенно — вернулась к нам способность говорить.
— Когда я покинул вас с Эдипом, мне нужно было самому научиться быть себе поводырем, и сегодня…
— Сегодня, Клиос, покину тебя я и одна вернусь в Фивы.
— Из-за преступлений, которые собираются совершить твои братья?
— Преступления эти еще не совершены.
— Будут, Антигона, и самое плохое — что ты это знаешь. Ты возвращаешься в Фивы, как будто подчиняешься какому-то приказу.
— Нет никакого приказа, Клиос, есть любовь и сострадание к Фивам и к моим братьям — этому я и должна подчиниться.
— Что это значит — подчиниться? — проворчал Клиос. — Чему подчиниться?
Я удивилась, что он не понимает того, что совершенно очевидно, особенно у него в горах.
— Подчиниться — как росток, который выходит из земли, как ручей, который течет.
— Это не для меня, Антигона, — возмутился Клиос, — я не такой, как ты, я не растение, которое, как ему положено, тянется к солнцу, я, как и твои братья, похож на бешеный поток.
Он и вправду временами напоминал моих братьев, и я потонула в воспоминаниях.
— Когда я была маленькой, — проговорила я, — а Этеокл и Полиник дрались, они в слезах прибегали ко мне. Их печалило, что им приходилось драться, тогда как они так любят друг друга. Я прижимала их к себе своими ручонками, я целовала их злые руки, я успокаивала их ничего не значащими словами. Они вставали и неожиданно уходили, чтобы вернуться к своим играм, а я, довольная, следила за ними издалека. Вот эта-то маленькая девочка, которая непонятна себе самой, и зовет меня в Фивы, но она, Клиос, не обманывает тебя. Голосок у нее слабый, но настойчивый, и я должна подчиниться ему.
Клиос погрустнел — он не мог ни согласиться с тем, что я только что сказала, ни возмутиться в ответ.
— Когда ты уходил от нас, Клиос, я дала тебе свободу, сказав: «Уходи завтра». Мы были счастливы снова встретиться, сегодня твоя очередь дать свободу мне.
— Эти мальчики, которых ты утешала, — попытался было упираться Клиос, — стали могучими мужчинами, разбойниками в царских одеждах. Убийцами, которые зовут мою Антигону, чтобы втянуть ее в свое грязное преступление.
Я промолчала, я чувствовала, что должна оставаться непреклонной, но при этом полностью доверять ему.
Клиос вздохнул, отвернулся на мгновение и в конце концов с усилием произнес:
— Я даю тебе, Антигона, свободу, даю…
Тишина снизошла на нас, полная боли и нежности.
— Наверное, то, что ты пережила с Эдипом, то, что мы пережили все втроем, помогло той женщине, кто принимает сегодня свободное решение и собирается покинуть меня.
— Я не этого хотела, Клиос, просто так получилось.
Клиос принял эти слова, я для него такая, как есть, я поняла это, и волна радости подхватила меня и подняла. На мгновение Клиос оторвал меня от земли, поднял на вытянутых руках. Он смеялся, мы оба храбро смеялись. Он поставил меня на землю.
— Каждому из нас еще предстоит длинный путь, Клиос, надо поесть.
Он согласно кивнул, мы развели огонь, сели рядом и стали ждать, когда будет готов ужин. Это было счастливое мгновение: я так любила смотреть, как Клиос живет, разговаривает со мной, — он так красив! Красивее его только Полиник, но Полиник так и остался царственным юношей, а Клиос превратился в мужчину.