Я проснулась оттого, что какая-то женщина провела по моему лицу влажной душистой тряпицей. Аромат этот мне знаком — так пахнет от Исмены.
Женщина эта — Налия, она и обтирает мое тело. Ощущение превосходное, но вдруг я встревожилась:
— А Иссос?
— Я уложила его под скамью, он тебя не видит: он спит. — Она сняла с меня изодранное платье. — Такая красивая девушка, как ты, создана иметь детей… Но что сделали с тобой эти люди? А ноги… бедные твои ноги! Я смажу их маслом, надену хорошие сандалии… нельзя оставлять тебя на погибель… Только не встречайся с этим старикашкой Креонтом лицом к лицу… Нужно уйти тихо.
— Уйти? Между мною и Креонтом — стервятник.
— Стервятник? Какой еще стервятник?
— Тот, который рвет Полиниково тело и которого мне надо отогнать.
Налия плакала, продолжая растирать мои ноги, и приговаривала: «Стервятник… стервятник…»
Она надела на меня платье, на голову и плечи накинула восхитительный белый шарф, который прислала Исмена. У Иокасты, насколько я помню, был такой же, и ей он очень нравился. На таком шарфе она и повесилась… Исмена… Уж не решили ли они таким образом помочь мне сохранить свободу… Чего бы это ни стоило?..
Вошел главный стражник: царь приказал, чтобы я предстала перед его судом. Иссос поднялся с пола; его поразило, что на мне чистое платье и белый Исменин шарф. Главный стражник торопил его, да и сам Иссос хотел поскорее избавиться от такой неудобной персоны, как я.
Перед нами вышагивали пятнадцать вооруженных воинов и столько же следовали сзади.
— Если она сбежит, — сказал начальник стражи Иссосу, — не много будет стоить твоя жизнь.
— Не стану бежать, — вмешалась я в их разговор, — я хочу, чтобы меня судили.
В пути нас сопровождал громкий звон оружия, на улицах — ни души, ставни закрыты. Но вскоре из домов стали доноситься пронзительные женские вопли, им вторили мужские.
Временами панцири и солдатские шлемы звенели под ударами камней, летевших с крыш. Верные мои друзья — мальчишки из шайки Васко — давали знать таким образом, что они со мной.
Перекресток Четырех ремесел, где я сожгла Креонтов эдикт, охранялся отрядом воинов — никто не двигался, но крики, сопровождавшие меня, не утихали.
Следующий перекресток перегородила молчавшая толпа. Я узнаю их — это больные и бедняки, что приходили в деревянный дом за помощью: там им давали есть и лечили. Впереди толпы — Диркос и Патрокл. «Отпустите Антигону!» — кричат они, и крик этот подхватывают десятки людей.
В ответ сразу же прозвучала команда. Стражники образовали каре, угрожающе ощерились их копья. Было ясно, что дорогу они проложат силой.
— Не надо крови, — обратилась я к главному стражнику. — Дайте мне поговорить с ними.
Он грубо схватил меня за плечо и вытолкнул вместе с Иссосом в первый ряд.
— Диркос, — произнесла я, — не надо крови, не надо войны. Я не нападаю на фиванские законы, и царь вправе судить меня… А я имею право себя защищать. Идите с миром.
— Тебя не будут судить, Антигона, тебя уже приговорили. Приговорили к смерти. Все остальное — притворство…
— Дай нам пройти, Диркос, — снова взмолилась я. — Никакой крови, никакой крови именем Антигоны…
Он понял, что столкновение со стражниками, к которому была готова толпа, для меня хуже смерти, и замолк… Толпа расступилась, пропустила нас и двинулась следом. Женщины пели мелопею, которая была известна мне в детские годы. Теперь я не помнила ее. Я так старалась запомнить и записать Эдиповы просоды, что забыла о других. Эдип был подлинным аэдом. Из-за своих просодов, но более — из-за избранного им, верного пути, того, которым должна следовать и я, несмотря на новые препятствия. Я содрогнулась, ноги подкосились, и я упала бы, не подхвати меня Иссос и какой-то стражник. На улице, по которой мы шли, велись работы у сточных канав, и зловоние напомнило о Полинике, его разлагающемся трупе и смраде возле него — том смраде, который мне уже никогда не забыть…
Долго ли еще предстоит двигаться в этот, самый жаркий, час дня по городу, где аромат цветущих садов смешивается с гнилым дыханием сточных канав? На мгновение я потеряла сознание и удержалась на ногах лишь потому, что меня поддержали мои стражи.
Из окна, закрытого ставней, донесся мужской голос: «Она не выдержит, она сейчас упадет». Женский голос ответил: «Она не упадет. А если упадет, то встанет… Она такая…» — эти слова незнакомой женщины придали мне сил, и я дошла до дворца, подталкиваемая Иссосом, который меня же одновременно и тащил.