АНТИГОНА, не отвечая, направляется к выходу.
(Останавливает ее.) Антигона! Эта дверь ведет не в твою комнату! Куда ты идешь?
АНТИГОНА.(остановившись, тихо, без рисовки). Вы прекрасно знаете куда…
Пауза. Они продолжают смотреть друг на друга, стоя лицом к лицу.
КРЕОН(шепчет словно про себя). Что это за игра?
АНТИГОНА. Это не игра.
КРЕОН. Разве ты не понимаешь, что если кто-нибудь кроме этих трех дуралеев узнает сейчас, что ты пыталась сделать, я буду вынужден казнить тебя? Если же ты будешь молчать, если откажешься от своего безумного намерения, я еще сумею спасти тебя, но через пять минут я уже не смогу это сделать. Ты понимаешь?
АНТИГОНА. Я должна похоронить тело брата, которое эти люди опять откопали.
КРЕОН. Ты хочешь повторить свой нелепый поступок? Но у тела Полиника стоит стража, и даже если тебе удастся засыпать труп землей, его опять откопают, ты прекрасно знаешь. Что ты можешь сделать? Только обломаешь ногти и дашь себя снова схватить?
АНТИГОНА. Да, ничего другого, я знаю. Но это по крайней мере в моих силах. А делать нужно то, что в твоих силах.
КРЕОН. Так ты в самом деле веришь в погребальный обряд? Веришь, что тень твоего брата будет осуждена на вечные скитания, если не бросить на труп горсть земли, пробормотав при этом обычную молитву жрецов? Ты, конечно, слышала, как фиванские жрецы произносят свои молитвы? Видела, как эти забитые, усталые служители, глотая слова, торопятся кончить церемонию, как они на скорую руку отпевают мертвеца, чтобы до обеда успеть похоронить еще одного?
АНТИГОНА. Да, видела.
КРЕОН. И неужели тебе никогда не приходило в голову, что если бы в гробу лежал человек, которого ты действительно любишь, ты взвыла бы от всего этого? Ты велела бы им замолчать, выгнала бы их.
АНТИГОНА. Да, я думала об этом.
КРЕОН. И все же сейчас ты рискуешь жизнью из-за того, что я запретил совершать над телом твоего брата эту смехотворную церемонию, запретил бормотать над его останками бессмысленные слова, разыгрывать шутовскую пантомиму, от которой тебе первой стало бы и больно и стыдно… Ведь это же нелепо!
АНТИГОНА. Да, нелепо.
КРЕОН. Тогда для кого же ты это сделала? Для других, для тех, кто в это верит? Чтобы восстановить их против меня?
АНТИГОНА. Нет.
КРЕОН. Ни для них, ни для брата? Для кого же тогда?
АНТИГОНА. Ни для кого. Для себя.
КРЕОН(молча глядит на нее). Значит, тебе захотелось умереть?
АНТИГОНА. Поступайте, как я. Делайте то, что должны.
КРЕОН(приближаясь к ней). Я хочу спасти тебя, Антигона.
АНТИГОНА. Вы царь, вы всесильны, но это не в ваших силах. Отпустите меня, мне больно!
КРЕОН(смотрит на нее и отпускает с коротким смешком. Шепчет). Одним богам известно, сколько дел у меня сегодня, а я все-таки трачу время на то, чтобы спасти тебя, дрянная девчонка! (Заставляет ее сесть на стул посреди сцены. Снимает верхнюю одежду, остается в рубашке, и, грузный, могучий, подходит к Антигоне.) Наутро после подавления бунта у меня дел по горло, уверяю тебя! Но срочные дела подождут. Я не могу допустить, чтобы ты стала жертвой политических неурядиц. Ты достойна лучшей участи. Знай, что твой Полиник, эта тень которую ты оплакиваешь, этот разлагающийся под охраной стражников труп и вся трагическая чепуха, воодушевляющая тебя, — всего лишь политические неурядицы. Прежде всего, я отнюдь не неженка, но я разборчив; я люблю, чтобы все было опрятно, чисто, хорошо вымыто. Ты думаешь, мне, как и тебе, не противна эта падаль, гниющая на солнце? По вечерам, когда ветер дует с моря, вонь уже доносится во дворец. Меня тошнит. Но я даже не велю закрыть окна. Это гнусно, это глупо, чудовищно глупо — тебе-то я могу признаться! — но необходимо, чтобы Фивы надышались этим воздухом. Ты же понимаешь, я давно бы приказал похоронить твоего брата, если бы заботился только о гигиене! Но для того, чтобы скоты, которыми я управляю, все уразумели, трупный запах по меньшей мере месяц будет отравлять городской воздух.
АНТИГОНА. Вы отвратительны!
КРЕОН. Да, девочка, этого требует мое ремесло. Можно спорить, следует им заниматься или нет. Но если уж взялся за него — нужно действовать именно так.
АНТИГОНА. Зачем же вы за него взялись?
КРЕОН. Однажды утром я проснулся фиванским царем. Хотя, видит бог, меня меньше всего на свете привлекала власть…
АНТИГОНА. Так надо было отказаться.
КРЕОН. Я мог это сделать. Но я вдруг почувствовал себя рабочим, увиливающим от работы. Я решил, что это нечестно. И сказал: «Да!»
АНТИГОНА. Тем хуже для вас. Но я ведь не сказала «да»! Я-то еще могу сказать «нет» всему, что мне не по душе. Я сама себе хозяйка. А вы, со своей короной, со своей стражей, во всем своем блеске, вы только одно можете казнить меня, потому что ответили «да»!
КРЕОН. Послушай меня!
АНТИГОНА. Я могу вас не слушать, если захочу. Вы ответили: «да». Мне больше нечего у вас узнавать. А вот вам — другое дело. Вы жадно внимаете моим словам.
КРЕОН. Ты меня забавляешь!
АНТИГОНА. Нет. Я внушаю вам страх. Вот почему вы пытаетесь меня спасти. Но тем не менее вам придется сейчас меня казнить, вы это знаете, и поэтому вам страшно.
КРЕОН(глухо). Да, мне страшно, что я вынужден буду казнить тебя, если ты не перестанешь. А я не хотел бы этого.
АНТИГОНА. А вот меня никто не вынудил сделать то, чего я не хочу! Может быть, вы тоже не хотели оставлять тело моего брата без погребения? Скажите, ведь не хотели?
КРЕОН. Я тебе уже сказал.
АНТИГОНА. И все-таки сделали это. А теперь вы опять, не желая того, прикажете меня казнить. Это и называется быть царем!
КРЕОН. Да, именно это!
АНТИГОНА. Бедный Креон! Хотя ногти мои сломаны, испачканы в земле, хотя на руках у меня синяки, хотя у меня от страха сосет под ложечкой, царствую я, а не ты!
КРЕОН. Ну, тогда сжалься надо мной! Труп твоего брата, гниющий под моими окнами, — это достаточная плата за восстановление порядка в Фивах. Мой сын любит тебя. Не вынуждай меня расплачиваться еще и твоей жизнью. Я заплатил уже достаточно.
АНТИГОНА. Нет. Вы ответили «да». И теперь вам все время придется платить!
КРЕОН(вне себя трясет ее). О господи! Попытайся и ты тоже хоть на минутку понять меня! Я же старался изо всех сил понять тебя. Ведь нужно, чтобы кто-то ответил «да». Ведь нужно, чтобы кто-то стоял у кормила! Судно дало течь по всем швам. Оно до отказа нагружено преступлениями, глупостью, нуждой… Корабль потерял управление. Команда не желает ничего больше делать и думает лишь о том, как бы разграбить трюмы, а офицеры уже строят для одних себя небольшой удобный плот, они погрузили на него все запасы пресной воды, чтобы унести ноги подобру-поздорову. Мачта трещит, ветер завывает, паруса разодраны в клочья, и эти скоты так и подохнут все вместе, потому что каждый думает только о собственной шкуре, о своей драгоценной шкуре, и о своих делишках. Скажи на милость, где уж тут помнить о всяких тонкостях, где уж тут обдумывать, сказать «да» или «нет», размышлять, не придется ли потом расплачиваться слишком дорогой ценой и сможешь ли ты после этого остаться человеком? Куда там! Хватаешь любую доску, чтобы поскорее заделать пробоину, в которую так и хлещет вода, выкрикиваешь приказания и стреляешь прямо в толпу, в первого, кто сунется вперед. В толпу! У нее нет имени. Она, как волна, которая обрушивается на палубу перед самым твоим носом, как ветер, который хлещет тебя по лицу, и тот, кто падает в толпе, сраженный твоим выстрелом, не имеет имени. Может быть, это тот, кто улыбнулся тебе накануне и дал прикурить. У него больше нет имени. Нет больше имени и у тебя, судорожно вцепившегося в руль. Не осталось больше ничего, кроме корабля, у которого есть имя, и бури. Понимаешь ли ты это?