— Русский.
— Тут не может быть ошибки?
— Нет, — твердо сказал Риикрой и подумал: «Уж в этом я никогда не ошибаюсь. Национальность написана на тончайшей оболочке, отделяющей сознание человека от его подсознания, на том языке, который является для человека родным и держится, как татуировка на коже».
— Что можешь сказать о его морали, увлечениях?
— У него нет никаких увлечений, кроме его науки, на все остальное ему попросту наплевать, в том числе, мы полагаем, и на мораль.
Духовным обликом Ивана Риикрой особо не интересовался, просто потому, что не было приказа. Его задачей было определить потенциальные интеллектуальные способности кандидатов.
— Вот что, Риикрой, может, это и не он, кое-какие факты не сходятся. Ты понимаешь, о ком я говорю?
— О Предвестнике, мой Господин?
— Если он — Предвестник, то Творец, несомненно, передаст ему свое перо — Лийил, только так Он может защитить от нашего прямого влияния свободного человека. Говоришь, его уволили? Значит, он может предпринять какие-либо действия по публикации своей работы, и это заставит Творца ускорить события. Он все силы приложит, чтобы труд Ивана не дошел до людей, но, разумеется, по воле самого Ивана. Уверен, аудиенцию Ивану Творец все же устроит, а то парень сразу не поймет, что к чему, а Творцу важно, чтобы он с самого начала знал свою роль и свои возможности. И я в этом очень заинтересован, потому что мне надо, чтобы Предвестник узнал о своей миссии из самого авторитетного источника.
— А не отложить ли нам решение проблемы, Господин? Устроим Ивану автокатастрофу или отправим его в сумасшедший дом. Это ведь в наших силах. — Риикрой предложил это потому, что как раз в части лишения людей разума был непревзойденным специалистом, и любил это дело, а вовсе не потому, что чего-то боялся. Среди чувств, которые были доступны ему, страха не числилось.
— Пока у него нет Лийила — это возможно. Но сколько можно откладывать! Я жду слишком долго и сделал слишком много, чтобы ждать еще. Сейчас я посмотрю на него сам.
Риикрой знал, что ему лучше тихо скрыться на время, когда его господин решает взглянуть своим всевидящим оком, что же делается на Земле, дабы избежать неприятных неожиданностей. Взгляд Сатаны, когда он смотрел на мир со своего трона, часто приводил к столь странным возмущениям в объектах, на которые он смотрел, что даже и Риикрой, который ко всему привык и многое видел, старался не попадать в его поле зрения в этот момент, боясь потерять какую-то часть своей сущности. Ведь по ненависти ко всему сотворенному ему было далеко до Сатаны, а значит, и ему было что терять.
Твердое и холодное как лед пространство, где находился Сатана, треснуло от его горящего взора и разомкнулось, словно гигантский занавес, открыв перед ним мир людей, и он устремил свой немигающий взор на город, где сейчас находился Иван.
Город для него выглядел следующим образом: места, где люди часто и искренне думали о Боге и других людях, желая им добра и забывая о себе, были как бы за светлой дымкой. Это были, прежде всего, храмы и больницы, туда его взор проникал с трудом. Напротив, определенные места, где концентрировались деньги и информация, в первую очередь банки и редакции газет, были как на ладони. Казалось, что здесь он мог разглядеть даже молекулы, из которых состоит печатная краска на денежных знаках и газетных полосах.
Взгляд Сатаны накрывал своим вниманием весь город сразу, растворяясь в чувствах и мыслях более чем миллиона людей, растекаясь по проводам электросетей и кабелям связи, застревая и концентрируясь в компьютерных микрочипах, поэтому почти никто не заметил, что Властелин преисподней, довольствующийся, как правило, донесениями своих слуг, на этот раз сам решил взглянуть на Землю из своего закованного в лед ненависти к человечеству пространства. Только некоторые младенцы вдруг заплакали, да так, что матери не могли никак их успокоить, и в одной старенькой церквушке, вдруг ни с того ни с сего, разорвался сверху донизу полотняный занавес перед ремонтируемым алтарем.
Сатана начал искать Ивана, читая мысли людей и вглядываясь в их лица, обозревая тысячи их сразу. Все люди разделялись для него на две неравные категории: над которыми он имел прямую власть, то есть которым трудно было противиться его воле, и над которыми он такой власти не имел, таких в этом городе было несравненно меньше. Читать их мысли Сатане было гораздо труднее. Сатана начал с трудного, обратив свой взгляд на светлые лица. Стоило кому-нибудь сознательно или бессознательно подумать «Иван Свиридов», и этот человек сразу бы привлек внимание Сатаны. Но никто из светлых людей не думал об Иване. «Это хорошо, значит, никто из них его не любит, — решил Сатана, зная, что имена любимых люди повторяют постоянно, и продолжил поиск, — значит, искать будет гораздо проще».