Бедствия той эпохи, в конце концов, до известной степени оправдывали эти безумства. Кровь всюду лилась рекой. Со смертью Нерона, которая была во многих отношениях освобождением, начался период междоусобных войн. Борьба в Галлии между легионами Виндекса и Вергилия была ужасна; Галилея была театром беспримерного истребления; война Корвулона у парфян была также чрезвычайно смертоносна. В будущем ожидали еще худшего: скоро полям Бедриака и Кремоны предстояло ороситься кровью. Каждый цирк сделался адом, таковы были пытки, в нем происходившие. Жестокость военных и гражданских нравов изгнала со света всякое милосердие. Удалившись в глубину своих убежищ, христиане, без сомнения, уже повторяли между собой слова, приписываемые Иисусу: «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь; ибо надлежит всему этому быть. Но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землетрясения по местам: все же это начало болезней».
Действительно, к убийствам прибавился голод. В 68 году хлеба, доставляемого из Александрии, не хватило. В начале марта 69 года произошло опустошительное наводнение Тибра. Бедствие было ужасное. Внезапный разлив моря покрыл трауром Ликию. В 65 году Рим посетила ужаснейшая чума; в течение весны от нее погибло 30 тысяч человек. В том же году весь мир заговорил о страшном пожаре в Лионе, а Кампанья была опустошена ураганами и вихрями, причем бедствие захватило всю страну вплоть до ворот города Рима. Казалось, что все законы природы нарушены; страшные бури свирепствовали и наводили ужас повсеместно.
Но более всего производили впечатление землетрясения. Земной шар переживал потрясения, параллельные тем, какие происходили в мире духовном; казалось, и земля, и человечество одновременно заболели горячкой. Народным движениям свойственно смешивать между собой все, что занимает воображение толпы, в то время, когда они совершаются. Явление природы, крупное преступление, масса случайных происшествий, не имеющих между собой внутренней связи, сливаются и соединяются в одно целое в той великой рапсодии, которую человечество сочиняет из века в век. Таким образом, история христианства включила в себя все, что волновало народ в различные эпохи. Нерон и Сольфатара имеют в ней такую же важность, как и богословское рассуждение; в ней отводится место и геологии, и катастрофам планет. Сверх того, из всех явлений природы землетрясения более всего заставляют человека смиряться перед неведомыми силами; страны, где они часто повторяются, — Неаполь, Центральная Америка, — страдают, так сказать, эндемическим суеверием; то же можно сказать и о тех веках, когда землетрясения свирепствуют с особой силой. Но никогда они не повторялись так часто, как в I веке. Никто не запомнит, чтобы кора земная в месте, занимаемом старым континентом, содрогалась когда-либо с такой силой.
Везувий подготовлял свое страшное извержение 79 года. 5 февраля 63 года Помпея была почти разрушена землетрясением; значительная часть жителей не хотела возвращаться в город. Вулканический центр Неаполитанского залива в то время находился около Пуццуолы и Кум. Везувий был еще спокоен, но серия небольших кратеров, составляющая целую вулканическую область к западу от Неаполя, под названием Флегрейских полей, повсюду обнаруживала следы огня. Аверн, Acherusia palus (озеро Фузаро), Аньянское озеро, Сольфатара, небольшие угасшие вулканы Астрони, Камальдоли, Иския, Низида ныне представляют зрелище довольно обыденное; путешественник видит здесь прелестный пейзаж и ничего грозного. Не так было в древности. Эти бассейны, глубокие пещеры, горячие ключи, кипение, миазмы, пещерные звуки, зияющие пропасти или бокки (bocche d'inferno), извергающие серу, и пылающие испарения вдохновили Виргилия; они послужили также одним из существеннейших факторов апокалипсической литературы. Еврей, высаживавшийся в Пуццуоле, направляясь в Рим для торговли или для интриг, с удивлением рассматривал эту землю, дымящую всеми своими порами, постоянно сотрясающуюся, причем ему объясняли, что недра ее населены гигантами и грешниками; особенно Сольфатара представлялась им бездонным колодцем, еле прикрытым отдушиной ада. Сернистые пары, постоянно вылетающие струей из этой отдушины, не были ли в его глазах наглядным доказательством того, что под землей существует огненное озеро, очевидно, предназначенное, как озеро в Пентаполе, для того, чтобы в нем мучились грешники? Зрелище, которое представляла собой эта страна в нравственном отношении, удивляло его не менее того. Байя был курорт; в нем находилось много бань; это был центр роскоши и развлечений; здесь было расположено множество людных дач, это было любимое местопребывание праздных светских людей. Цицерон много потерял в глазах степенных людей, устроив свою виллу среди этого царства блеска и распущенности. Проперций не пожелал, чтобы его любовница жила здесь. По Петронию, здесь происходили распутства Тримальциона. Действительно, Байя, Болы, Кумы, Мизена видели всякого рода безумства, всякого рода преступления. Бассейн лазурных вод, окаймленных этой восхитительной бухтой, послужил ареной для кровавой навмахии, при которой погибли тысячи жертв Калигулы и Клавдия. Какие размышления могло породить в душе набожного еврея, христианина, горячо призывавшего всеобщее уничтожение мира пожаром, это зрелище, которому нет подходящего имени, эти безумные сооружения среди волн, эти бани, предмет отвращения для всякого пуританина? Только одно: «Слепые! — так должны были они думать. — Их будущее местопребывание находится у них под ногами! Они пляшут над адом, который должен их поглотить!»