И здесь вдруг нам становится понятным, почему идея предтечи так охотно воспринимается в современном мире и почему так охотно провозглашается. Мир, как представляется, поворачивается к Христу, к Нему обращаются даже те, которые не считают себя христианами. Однако они поворачиваются к Христу — человеку: Они поворачиваются к Церкви как к культурному порождению исторического развития. Они видят в ней только естественное средоточие здоровых возможностей человека. Божественность Христа и сверхприродность Церкви в их сознании утрачены. Ни один из мировых властителей, говоривших в последнее время о христианстве, не исповедует Христа — Бога, воплотившегося, страдавшего, умершего, воскресшего и вновь грядущего. Ни один из них не признает Церковь божественной институцией, самим Христом. Но самое удивительное, что мы считали бы бестактностью требование такого исповедания. Мы посчитали бы выскочкой того, кто, скажем, на конференции по правам человека потребовал бы — по примеру старца епископа Иоанна — исповедать носителя и основу этих прав — Иисуса Христа, ибо права эти формулируются словами Евангелия. Поступив так, мы действительно доказали бы, что лишены критерия оценки земных усилий, даров и возможностей; что у нас нет меры для различения душ и мы не чувствуем, как разделяется Христос и как разрушается Его богочеловеческая полнота. Разделение Христа идеей предтечи осуществляется исключительно строго. Отрицание Его божественности становится отчетливым. Вовлечение Его самого и Его подвига в область человеческой культуры неоспоримо. И все же мы не однажды восхищались и восхищаемся и радуемся, что мир теперь так много и так часто говорит о Христе. Потому и пользуется нашей ограниченностью дух антихристов. Он ведь постоянно говорит о христианстве, о его ценностях, о его значении для нравственности, общества, для демократии, науки, искусства, однако умалчивая самого Христа или провозглашая Его предтечей, но отнюдь не как Первого и Последнего, не как Альфу и Омегу. По существу, все эти речи — речи дракона, и идея предтечи — современная антихристова идея. Соловьев прекрасно понимал глубинную сущность этой идеи, потому и внес се в установку антихриста по отношению к Христу.
С утверждением Христа как предтечи сущностно связано отрицание Его воскресения. Антихрист Соловьева, до конца развив мысль, что он есть последний и потому стоящий выше Христа, а Христос лишь его предтеча, все же не мог полностью успокоиться на этой мысли и полностью в ней утвердиться. Логическое рассуждение, что «го, что в порядке времени является после, то по существу первое», его не удовлетворило. Его все еще мучило сомнение: «А если?.. А вдруг не я, а тот галилеянин… Вдруг он не предтеча мой, а настоящий, первый и последний». Однако в каком случае Христос может быть началом и концом, Альфой и Омегой? Только в том, если Он жив, если смерть Его на кресте была не окончательной, но только преходящей, если она была преодолена; иначе говоря, если Христос воскрес. О умершем и не воскресшем Христе можно говорить только как о предтече, который был и прошел, но личной экзистенции которого в настоящем нет. Он живет в исторической памяти, в писаниях, в им провозглашенной религии, но лишь символически, не действительно, как каждый другой творец в своем произведении. Невоскрешение опровергает личную экзистенцию Христа в Церкви и исключает Его из исторической дей cm вит ельност и. И наоборот, если Христос преодолел смерть, если Он воскрес, то Он живет во веки веков: тогда Он живет в своей религии не символически, но своей личностью; тогда Его деятельность в истории не воспоминание, но постоянное настоящее. Воскресение — знамение, дающее возможность познать, кто есть Христос: только ли прошедший предтеча или всегда сущий Первый и Последний.
Потому антихрист Соловьева и сомневается — ведь, возможно, Христос все же нечто большее, нежели только предтеча, и делает весьма логический вывод: «Но ведь тогда он должен быть жив». И здесь вдруг для него становится понятным, как окончательно устранить это сомнение. Антихрист вскричал в своей ненависти: «Нет Его в живых, нет и не будет. Не воскрес, не воскрес, не воскрес! Сгнил, сгнил в гробнице, сгнил, как последняя…» Сгнивший Христос, вне сомнения, может лишь символически называться началом и концом. Включившись в судьбу ничтожнейшей твари и не преодолев ее, Он может быть только глашатаем всеобщего спасения, но не самим Спасителем. В таком случае каждый пришедший после Христа обоснованно может думать о себе: а может, и он является тем наивысшим и последним. Отрицание действительности воскресения есть самое серьезное отрицание божественности Христа и вместе оттеснение Его в ряды предтеч. Вот почему антихрист Соловьева и хватается за это последнее и весьма удачное средство. Этим он ничуть не отрицает своей веры в то, что Он — Мессия. Ведь Мессия не кто другой, как посланник Бога. Так почему Христос не может быть одним из пророков и святых, которых Бог посылал в мир? Почему Христос не может быть одним из этого длинного ряда посланников Божиих? Однако быть одним из посланников Бога — это одно, и совершенно другое быть самим Богом. Антихрист Соловьева не отрицает, что Христос есть Мессия; он только отрицает, что этот Мессия есть вместе и Сын Божий. А то, что он не является Сыном Божиим, указывает на то, что Он не воскрес, что сгнил в могиле, как все пророки и святые. Вера в то, что Христос есть Мессия, в сущности, то же самое, что и восприятие Его предтечей. Вот почему эта вера в антихристовом сознании прекрасно сочетается со строгим отрицанием Христа через отрицание Его воскресения. Вот почему антихрист не боится верить в Мессию, не отрекаясь этим ни от своего самолюбия, ни от своих стремлений возвыситься над Христом. Ведь каждого Мессию можно перегнать. В любое время Бог может послать другого, более могущественного, нежели предшествующий. Нельзя перегнать только того, Который есть всегда, Который есть Первый и Последний, который есть Бог.