Антихристов кучер
Комната Александра Ивановича была неприглядна; единственное низенькое окно упиралось в покачнувшийся забор, около которого были навалены кучи навоза. Солнце очень редко заглядывало к Александру Ивановичу, как бы стыдясь мерзости запустения, царившей в его логовище: убогая кровать, занимавшая большую часть крохотной комнаты, оставалась всегда "разверстой", у окна печально стояли некрашеный стол и два хромых и продавленных стула, по углам висели паутины, на полу была грязь, плевки и окурки, но главное, что прежде всего бросалось в глаза, - это обилие пустых бутылок в комнате Александра Ивановича: они были различной величины, большие и маленькие, из-под пива и водки и нестройной толпой стояли на окне, как любопытные зрители жизни Александра Ивановича. Они попадались на столе, на стульях, в углах и нескромно выглядывали из-под кровати. На ней лежал Александр Иванович, только что пробудившийся от сна. С головы он походил на бубнового короля, а может быть, и на изображения святых, как их обыкновенно рисуют на иконах: с длинной бородой и длинными волосами, с аскетическими чертами лица, хотя на этом только и кончалось последнее сходство. Длинный нос его был несколько красен, лицо измято, веки опухшие. Проснулся он в мрачном настроении алкоголика, пьянствовавшего очень долго. Он чувствовал, что в голове его "сидит" что-то тяжелое, огромное и давящее. По мнению Александра Ивановича, это был "медведь". Тяжесть сидящего "медведя" причиняла страдание не только голове Александра Ивановича, но и душе его. Голова его совершенно не работала, в ней не было решительно ни одной мысли, а только царило какое-то тупое и неподвижное состояние. Но зато душа его страдала невыносимо. Прежде всего, он чувствовал поразительное равнодушие ко всему на свете и положительное отвращение к жизни: она казалась ему каким-то скучным и тяжелым бременем. Потом, его тяготило беспричинное ощущение страха, почти ужаса, неизвестно перед чем. Ему казалось, что вот-вот сейчас должно совершиться с ним что-то страшное, хотя он был вполне уверен, что ничего подобного не случится. Ему казалось, что он уже совершил какое-то ужасное преступление, вроде убийства, и вместе с тем сознавал, что ничего подобного не совершил.
Он знал, что состояние беспричинного страха, равнодушия и отвращения ко всему проистекало от того, что он пробудился после многодневного, мрачного, грязного и отвратительного пьянства. Его мучил тонкий, но неумолкающий голос, раздававшийся в его душе, укоряющий, требующий, яростный, настойчивый, властный. Он, этот голос, укорял Александра Ивановича за всю его жизнь, за все, что он сделал, и за все, что он не сделал, за бесплодно убитые лучшие годы жизни, за погибшие мечты, за безвозвратно уплывшую молодость, за полинявшую дружбу и заглушенную любовь, за те счастливые случаи, которые представлялись ему в жизни и которыми он не воспользовался, за хороших, честных, красивых женщин, с которыми он когда-то давно встречался в жизни, которые тогда могли бы его полюбить, а теперь не встретятся и не полюбят.
Этот голос назойливо укорял его за всю бесполезность и бесплодность его существования, за мрачное одиночество сердца, за всю его ненормальную жизнь, лишенную всех радостей, доступных людям, и, наконец, за пропитое месячное жалованье и за вексель, который он выдал Антихристову Кучеру. И ему представилась ненавистная фигура Антихристова Кучера, его Друга, еврея-ростовщика.
Антихристов Кучер, издавна носивший это прозвище, был известен положительно всему люду, скрипевшему перьями во всевозможных канцеляриях, находившемуся с ним в постоянных и таинственных сношениях. Всегда можно было встретить при любом разбирательстве у мирового судьи его длинную, сухую фигуру с длинной рыжей бородой по пояс, со строгим взглядом впалых глаз из-под сдвинутых рыжих бровей, одетого в длинную серую крылатку и с длинным посохом в руках. Он походил на библейского патриарха или, по чьему-то странному сравнению, на того кучера, который будет у антихриста.
Каждое двадцатое число его зловещая фигура появлялась и в приемной канцелярии, где служил Александр Иванович, и тогда многое множество канцелярских душ приходило в беспокойство и трепет: ему были все должны по векселям, и он, как Люцифер, приходил, неумолимый, требовать уплаты, отбирать полученное жалованье. Что же касается Александра Ивановича, то он давно уже находился в вечном рабстве у Антихристова Кучера, никогда не получал своего жалованья, а всегда брал и деньги, и одежду у этого ростовщика, с которым находился в тесной дружбе, в то же самое время ненавидя его, как раб ненавидит господина. У него всегда являлось желание избежать встречи с Антихристовым Кучером, он тайно брал под мышку верхнее платье и шапку и стремился ускользнуть из канцелярии с черного хода, но бдительный заимодавец почти всегда настигал лукавого должника в дверях, и тогда тот без сопротивления покорялся воле своего поработителя. Антихристов Кучер, как Мефистофель, увлекал своего Фауста во все погребки и трущобы, прельщал его всеми наслаждениями жизни, наталкивал на все злое и греховное. Там-то в бессознательно-пьяном виде он и подписывал те ужасные векселя, по которым Антихристов Кучер умел получать с него один и тот же долг по два и по три раза. Но особенно ужасал он Александра Ивановича тем, что вовлекал его в пьянство. Не будь Антихристова Кучера, Александр Иванович, может быть, и не пил бы так ужасно и продолжительно; но этот демонический ростовщик со змеиными глазами имел над ним какую-то странную, гипнотическую власть, которой Александр Иванович не мог противиться.