Васька уставился на церковь.
Они вышли к ней с северо-восточного, алтарного угла. Небольшой сруб, почерневший и осевший, из потрескавшихся брёвен, но подобранных ладно по обхвату. Крохотные оконца в средней и алтарной части выглядели как бойницы в военной фортеции. Клинчатая тесовая крыша возносилась на высоту много большую ширины перекрываемой части сруба. Маковка на крещатой бочке врезана в средней части крыши и обшита чешуйчатым лемехом. Давно обшита, время посеребрило чешуйки луковицы и бочки благородным оттенком. Паперти у церквушки не было. Притвор был открытым, на резных чёрных столбах под двускатной крышей. Дверь в главную часть церкви с их места было не разглядеть…
Зато хорошо было видно несколько толстых узловатых корней, которые вытянувшись из окаменелой земли, обхватили сруб и крышу, словно щупальца мифического морского гада — корабль, сдавили в беспощадных тисках, подползли и охватили крещатую бочку, как удавкой, сорвали несколько лемехов с маковки, сбили крест, вместо которого храм богомерзко венчался концом хищного корня, изогнутым на манер магометанского полумесяца, только свободным рогом книзу.
В тишине застоявшегося воздуха мнилось, что стоит прислушаться и можно будет угадать стенания древних венцов под непереносимым давлением, и то страшное усилие, с которым подземная тварь норовила утянуть в твердь земную православное святилище, оставив на поверхности только жалкие обломки, какие остаются на поверхности кипящего бурного моря, когда гибнущий корабль навсегда скрывается в толще серо-зеленых вод.
Рычков почувствовал на губах вкус морской соли.
Небо над головой застыло, земля под ногами, кажется, была готова расступиться, и ноги улавливали слабую дрожь вывихнутого наизнанку божьего мира, где верх и низ меняются местами, горний хрусталь растекается мутной лужицей, а воды каменеют гольцами, с грохотом катящие твердь свою в место, которое миг назад чудилось низом.
— Это чего такое? — услышал Васька голос десятника и в разум вернулся. Нещадно саднила закушенная губа, асессор слизнул кровь.
— Пока не знаю, — сказал он. — Но не похоже, что надысь здесь сотни людей обретались. Надо посмотреть… Оружие наготове держи.
Двинулись в обход церкви к притвору, всё более подмечая следы запустения и тлена: сгнившие в заплесневелую труху, бумазейной тонкости сараи, пустые огороды, взятые в полон крапивой, осокой и чертополохом, раскатанный по брёвнышку колодезный сруб, поросший сырыми поганками, ржавая цепь с погнутым воротом выглядела не прочнее едва свитой нитки; мхи и плесень забились по щелям срубов, гнилым дыханием несло и чёрных провалов окон и дверей, через просевшую кровлю одного из домов. И ежеминутно казалось, что ельник движется вкруг них бесконечным хороводом, сдвигаясь плотнее и закрывая чащобой пути-выходы…
— А вот и озеро, — сказал Шило.
Рычков посмотрел.
— Да, — поддакнул Лычко, — только ряски в нём более, чем святости…
К западу от притвора, в десяти саженях лежало мутное, подёрнутое плёнкой и островками ряски, озерцо. Чёрно-синие ели подступали к самой воде, плешивые камни у воды покрыты коричневым влажным налётом по-над самой водой, травы стелились по поверхности и уже было не разобрать, где кончаются земные растения, а где начинаются донная поросль. Открытая вода чёрного цвета, словно скрывалась под толщей её бездонная глубина, из которой не докричаться до братца одурманенной сестрице — не нужны были травы водяные, да камни подводные — сама вода давила бы так, что не шевельнуться, не вдохнуть её в последний раз. От воды несло гнилью и смертью, как от всего скита…
Рычков повернулся к церкви.
Крышу притвора поддерживали столбы, только не резные, как казалось издали, а из обыкновенных неошкуренных брёвен, глубокие борозды складок коры, наплывы на сучках, чернокаменная твердь. Дверь в главную часть церкви сорвана с петель и отброшена в сторону. В щели рассохшихся планок проросли плевела. Проросли и увяли на корню. Сухие семенные головки поникли, просыпав самую память об ушедшей жизни. В тёмном дверном провале едва угадывалось внутреннее убранство.
— Обожди-ка…
— Куда, Весло?!
А Весло уже стоял по пояс в воде, разгоняя ряску и всматриваясь в чёрную толщу.
Тучи над головами ожили, задвигались и, словно пропоров тяжёлые подбрюшья о колючие верхушки елей, принялись посыпать скит редким дождиком. Звонкие шлепки о воду, лопухи и сухое дерево наполнили звуками мертвящую тишину. Весло шагнул раз, другой, оступился, раскидывая руки и вдруг обрушился разом, столбом ушёл под воду с головой…