— «Тебе, в душу твою вкладываю слово божеское… Коли пуста душа твоя, омертвела и пустынна, как поле мёртвых, куда был взят пророк Иезекиль, коли нет там ничего, кроме пыли и праха, упадёт слово в мёртвую сухую землю и погибнет без всхода, и не будет тебе преображения по слову божескому, ни спасения, ни вознесения. Хладный ветер понесёт душу твою по пустыне Антихристовым семенем…»
Шило отшатнулся, скамья подрубила казака под колени, и он бы рухнул гузном, не удержи Рычков его за опоясье. Гребцы сбились с ритма. Шило выпучил глаза, борода провалилась влажной, красной ямой раскрытого рта…
— Антихристовым семенем, казак. Понял ли?! — напирал Васька, унимая лютую радость от того, что угадал верно, и не катаньем варнака брать надобно, а мокрогубым юродивым речитативом, что врезался в память как затхлая вонь земляной ямы в платье. — Подберёт тебя Йёма, ох подберёт, коли креста на тебе нет…
— Аз, господин асессор! — донеслось с кички, — Аз берёзовый!..
Рычков отпустил Шило и ринулся вперёд, толкнув казака плечом.
Дощаник вышел за мыс. Впереди, в полутора верстах Колва круто забирала направо так, что, казалось, кончается вода, а река течёт прямо из земли. Стрежень, набравшая бег и силу где-то далеко и незримо, разбивалась пенными рокочущими гребнями о боец-камень тридцати саженей в высоту, ощетинившийся редколесьем, как кабанья холка. От камня на пару локтей выше по течению, по дальнему бережку, у самой границы воды и леса сложились берёзовые стволы, надломленные да поваленные в исполинскую буквицу «Аз», дивную, словно в расписной Псалтыри отца Феофила из Усольской обители, точно белилами её выводили по густой чащобной тени.
Васька живо растолкал казаков за спиной дозорного, вскочил на обносной брус, хватаясь за становой трос щеглы-мачты и вытягивая шею: не блазнится ли? Тот ли знак? А в зобу трепыхалось: «Оно! То самое!»…
— Сбрасывай парус, охотнички! — гаркнул Рычков, поворотившись. — Смену на вёсла! Навались!… Эй, на правиле, держи на сей створ!..
Он выбросил руку вперёд, радостно подмечая как заметались исполнять, загомонили, оскалились. Застучали каблуки по подмёту на днище, райна поползла вниз под скрип блока, захлопал-захрустел сминаемый парус. Дощаник сбавил было ход на смене гребцов и вновь рванулся, мнилось, по-над самой водой против сильной, зыбучей и беспокойной стрежени…
***
Устье ручья нашли в протоке за боец-камнем.
Не успел Рычков отрядить разведчиков, перемешав в партиях казаков, солдат и служилых людей воеводы Баратянского, как ушедшие на закат по берегу Колвы воротились: есть ручей, если где и искать святое озеро, то у его истока. Дощаник завели в протоку, ближе к устью ручья, упираясь в близкое дно шестами. До темна рядились, кто выступит на поиски обители Нектария, а кто останется стеречь судно. Охотников сидеть сиднем три дня — а именно столько Васька сторговал на поход и возвращение, — не нашлось. Соломинки тянули. Этакая прыть асессора загоняла в тоску пуще недавнего бунта. В собственные сказки на скорую руку о богатстве скита и старца Васька не верил, а равно и в лютую охоту служилых да казаков на грабёж зырянских селений, капищ да кумирниц — то одна видимость, ничем за весь поход не подтверждённая: просились — было, но и запретом вслух не тяготились до самого сегодняшнего дня.
Мыслил Васька так: коли есть среди соликамских начальных людей какой резон неведомому старцу трафить, то никак не могли оне своего человечка к гишпедиции не пристроить — а то и не в едином лице, — с умыслом бесславного ея завершения. Вот только кого? Как Рычков не присматривался, подсылов не распознал. А то что Шило — ухарская его голова, — не засмущался в зачинщики, так то ещё не явь: так, свойская живость натуры, да дурная кровь. Ваське ли не признать, коли сам таков?
Крюков, капрал? Косая сажень в плечах, кулачищи, голова, словно котёл, да и то, кажется, набита положениями воинского устава, а пуще — двумя сотнями статей «Артикула…» со всеми толкованиями. Уж больно горазд стращать…
Таможенный подьячий второго разряда Семиусов? Юркий, схожий с белкой человечек с быстрыми чёрными глазками, что смотрели всегда вприщур, как солдаты из полуплутонга Крюкова смотрят поверх фузейного ствола…