— Слушаю, Саныч, слушаю, уважаемый, — голос у Босого скрипучий, под стать внешности. Как напильником по стеклу.
— Приветствую, Василий, — в тон отозвался тот. — Мы к вам нашего друга направили, Жору Каскета. Слыхал небось?
— Чего ж не слыхать… Самый молодой «законник». Его лет в двадцать шесть короновали?
— В двадцать пять. Толковый пацан, доверие оправдал. Ты к нему прислушайся, да помоги, если надо…
Босой насторожился.
— А зачем вы его направили? И в чем помогать?
— Да в чем надо, в том и помоги! — раздраженно ответил Фома, не обратив внимания на первую часть вопроса. — Лишнего он у тебя не попросит… И имей в виду, он не от себя говорит, он от всех нас говорит. От меня, от Буржуя, от Шмайсера…
— Так что надо-то?!
— Надо, чтоб ты знал: вы за него в ответе. Это я тебе тоже от всего Общества передаю. Бывай здоров, Василий!
В трубке запикали короткие гудки.
Босой молча ткнул трубу обратно Проводнику. Проковылял к окну, выглянул: у ворот толкались несколько рыл, объясняли что-то охране. Проковылял к другому окну: вдалеке катил свои серые воды Дон-батюшка. Босым его звали за то, что, уходя от ментов, выпрыгнул из поезда в одних тапочках. Февраль, снег, минус пять… Пока до жилья дошел, ноги и отморозил, несколько пальцев отчекрыжили, вот с тех пор и ковыляет. Проковылял к двери, опять к окну, опять к двери…
Стоявший в углу Паяло понял: хозяин чем-то взволнован, он вне себя, вон как разбегался по комнате… Лучше уйти от греха с глаз долой… Он выскользнул в холл.
Босой действительно был взволнован. Странный звонок. Очень странный. И очень от него говном воняет. С каких-таких дел московские авторитеты посылают своего ставленника в Тиходонск? С каких дел возлагают ответственность на местных воров?
Он сел за стол, подпер руками голову.
Конечно, когда-то давно так и было: приехал вор-гастролер в город, объявился в местной общине и работает. Если с ним что-то случится: менты примут или кто-то на перо посадит, тут же приезжает разборная бригада и спрашивает: как так получилось? Нет ли здесь предательства, злого умысла или неуважения к собрату по профессии? Но это совсем другая песня! К тому же времена эти давно канули в Лету: сейчас никто не объявляется хозяевам, а значит, работает на свой страх и риск… А вот так — посылать вроде как наместника, да еще под ответственность хозяев, такого никогда не было! И что теперь делать Смотрящему?
Дверь открылась, заглянул верный Паяло.
— Что там еще?
— Колотуха пришел, и еще два дебила с ним…
— Колотуха? — Босой напрягается, вспоминает. — А на хера он мне сдался?
Босой недоволен. Он разнервничался, боль в груди обострилась, он как раз собирался прилечь, отдохнуть…
— Они в «Старом Арбате» были, на контроль ставили…
Паяло мнется на пороге, смотрит в пол. Потом добавляет:
— Морды им разхерачили. В лоскуты порвали…
— «Арбат»? Это что? — спрашивает Босой.
— Новая забегаловка на Темерницкой…
— Кто их послал туда?
— Да Батон…
Босой матерится.
— А чего ж он ко мне идет жаловаться?!
— Батон слетел с катушек, — сказал Паяло, не скрывая презрения. — Бухой он. Ему все пох…
Да, тиходонская община лежала в дерьме. Никто никого не боится, всякая шелупень что хочет, то и делает…
— И мне пох! — рассвирепел Босой. — Может, мне самому их по точкам водить?! Может, я сам должен «крыши» ставить?!
Он ударил кулаком по столу, поднялся. Движение оказалось слишком резким, Босой болезненно поморщился, оперся о стол. Батон его до самых печенок достал. Был он никто, никем и остался, пусть даже сейчас две бригады под ним, пятнадцать человек — такие же уроды, как он сам. Колотуха из их числа.
Припадая на правую ногу, Босой прошелся по гостиной. Обстановка в его доме не отличалась изысканностью — простой стол, накрытый льняной скатертью, старый облупившийся сервант в стиле «модерн» (как его понимали во времена 22-го съезда КПСС). И напольные часы размером со шкаф. Ни компьютера, ни телевизора. Босой не любил новшеств. Он вполне комфортно ощущал себя в обстановке середины 60-х, когда даже приемник «Ленинград» на десяти транзисторах считался в «Шанхае» редкой, суперской роскошью.
— Чья это точка? — зло спросил он.
— Не знаю, — пожал крутыми плечами Паяло.
Босой добрел до серванта, открыл бар, где среди аптечных коробок стояла одинокая бутылка перцовой настойки. Бутылка его не интересовала. Он раздраженно пошуршал упаковками, что-то забросил в рот, торопливо разжевал.