Киссинджер понимает, что история никогда не заканчивается и новый мировой порядок, выстроенный на таком консенсусе, не будет вечным. Однако он, во всяком случае, сможет обеспечить хотя бы одно поколение мира, что должно расцениваться как достижение. Этот тип многосторонней дипломатии зачастую является медленным и вызывающим неверие в ее возможности, однако он может принести реальные плоды, затрагивающие интересы миллионов людей. Внешняя политика не «история с началом и концом», но «процесс управления и смягчения вечно возвращающихся вызовов». Это «непреклонно расширяющийся кооперативный порядок государств, соблюдающих общие правила и нормы, охватывающий либеральные экономические системы, отказывающийся от территориальных завоеваний, уважающий национальный суверенитет и принимающий совместные и демократические системы правления». Система, которая обеспечивает стабильность через непрерывную настройку и ребалансирование, и это максимум, на что можно надеяться.
Такой подход к установлению регионального и международного порядка на основе различающихся цивилизационных ценностей требует серьезной реорганизации мировой политической системы и является неявной уступкой Китаю, Индии и умеренному исламу. Россия и Япония также обладают самобытными историческими понятиями легитимности.
Киссинджер не считает, что становление новой системы должно произойти через односторонний отказ США от своей доминирующей роли. Напротив, он приводит доводы в пользу усиления американского лидерства во все более и более связанном мире. Ни одна страна не играла столь большей роли в формировании современного мирового порядка, как Соединенные Штаты, одновременно выражая двойственное отношение касательно участия в нем и стремясь порой к изоляционизму. В новой системе США должны играть роль офшорного стабилизатора в Индийском океане и западной части Тихого океана и других регионах, напоминающую роль Великобритании в Европе.
США потребуется найти баланс между двумя противоречивыми полюсами, когда торжество универсальных принципов сопрягается с признанием реалий региональной истории, культур и представлений о безопасности. Киссинджер понимает, что это будет достаточно сложно, и когнитивный барьер, рожденный качественным различием между западным мировоззрением и другими цивилизациями, – это реальность, которую придется преодолевать. И если Запад готов к такому движению и уже предпринимает некоторые шаги, неизвестно, сделают ли другие шаг навстречу. В любом случае, трудно представить появление нового порядка без некоторой мировой конвергенции.
Киссинджер отмечает, что достижение такого баланса и успех в создании нового мирового порядка невозможны при отсутствии всеобъемлющей геополитической стратегии. В собственной рецензии на книгу он пишет: «Современные поиски мирового порядка потребуют когерентной стратегии для установления концепции порядка в пределах, внутри различных регионов и связывания региональных порядков друг с другом. Эти цели не обязательно самоурегулируемые. Триумф радикального движения мог бы принести порядок в один регион, одновременно готовя почву для беспорядка во всех других. Доминирование в военном отношении одной страны в регионе, даже если это приводит к появлению порядка, может приводить к кризису в остальной части мира».
Чтобы играть свою роль в развитии мирового порядка XXI столетия, США должны быть готовы ответить на ряд вопросов, говорит Киссинджер в рецензии. «Что мы стремимся предотвратить, вне зависимости от того, как это произошло, и в случае необходимости в одиночку? Что мы стремимся достигнуть, даже если не поддержаны каким-либо многосторонним усилием? Что мы стремимся достигнуть или предотвратить, только если поддержаны альянсом? Во что мы не должны вовлекаться, даже если подталкиваемся к этому многосторонней группой или альянсом? Какова природа ценностей, которые мы стремимся продвигать? И насколько применение этих ценностей зависит от обстоятельств?»
Киссинджер, таким образом, представляет свою точку зрения и стремится повлиять на ход истории. Однако мировой порядок, выстроенный на вестфальской системе XVIII–XIX веков, представляется сомнительным для XXI века, в котором присутствуют влиятельные негосударственные акторы и граница между внутренней и внешней политикой становится все более призрачной. Более вероятным представляется появление мирового порядка на новых принципах, нежели возврат к вестфальской системе.