Многие современные композиторы работают в широком диапазоне стилей – зачастую даже в рамках одного произведения. The Red Violin Джона Корильяно относительно гомогенно и тонально, но его Симфония № 3, озаглавленная Circus Maximus, охватывает диапазон от выраженных гармонических столкновений до того, что я могу описать только как нечто или жизнь хонки тонк-баров. Это условная невесомость, звуковые ландшафты в нулевой тональности и, как мы могли догадаться, цирковая музыка. Одно из основных действий, Channel Surfing, имитирует эффект, обещанный в названии, перемещаясь резкими скачками между контрастирующими музыкальными сегментами.
Джон Адамс – еще один поклонник стилистического лоскутного одеяла. Вступительная часть его оперы The Death of Klinghoffer по звучанию похожа на мюзикл Стивена Сондхайма, а большое соло концертмейстера – то самое, которое я случайно переписала прямо во время выступления, которым дирижировал сам Адамс, – было вдохновлено ранними работами Шёнберга в немецком романтизме. А еще в опере есть момент, когда музыка уходит в пресное, полое, похожее на поп звучание, которое Адамс выбрал, чтобы подчеркнуть тупость определенного персонажа (небольшая прожарка поп-музыки). Адамс называет свою музыку «постстиль» – мне это нравится. И не только потому, что я надеюсь быть вычеркнутой из его списка дерьмовых музыкантов.
ПРИСТУПИМ К ГОЛОСОВАНИЮ:
• Nixon in China – Джон Адамс
• Nightscape – Элеанор Альберга
• Симфония № 1 – Джон Корильяно
• Water Passion after St. Matthew – Тань Дунь
• Three Latin American Dances – Габриэла Лена Франк
• Скрипичный концерт № 1 – Филип Гласс
• Рапсодия № 2 – Джесси Монтгомери
• Throughline – Нико Мьюли
• The Companion Guide to Rome – Эндрю Норман
• A Prayer for the Abandoned – Гити Разаз
• Sleep – Эрик Уитакр
«К Элизе»
В детстве у меня было много музыкальных шкатулок. Практически каждый значимый взрослый в какой-то момент моего детства дарил мне музыкальную шкатулку. В одной была балерина, которая появлялась, когда открывалась крышка, и кружилась на месте под «К Элизе» Бетховена.
Это произведение своим звучанием все еще напоминает мне жестянку, и я каждый раз ожидаю, что мелодия начнет заедать, станет плоской, а потом сойдет на нет на половине четвертого такта.
Наверное, на сегодняшний день я слышала «К Элизе» больше 4 067 582 раз. И я все еще думаю, что оно лучше звучит в качестве песенки в музыкальной шкатулке, чем как концертное произведение. Не скажу, что это плохое произведение. Я понятия не имею, хорошее оно или плохое, – этого никто не знает, потому что мы все столько чертовых раз его слышали: при таких разных обстоятельствах, в исполнении таких плохих пианистов, – что больше не можем воспринимать его без предубеждений. Но я подозреваю, что это не особенно хорошее произведение, потому что сам Бетховен предпочел его не публиковать. Его нашли в вещах композитора после его смерти вместе с отредактированной версией, которую он также не опубликовал.
Поэтому меня немного печалит тот факт, что это произведение стало визитной карточкой целого жанра.
Что бы вы ни вынесли из этой главы – будь то временны́е рамки эпохи барокко[29]или определение термина «контрапункт»[30]– я надеюсь, вы запомнили, что классическая музыка состоит из множества разных звучаний, и ориентироваться в них не так сложно (и даже полезно).
Я ненавижу средневековую музыку. Бетховен ненавидел «К Элизе». Чайковский, как мы обсудим позже, ненавидел Брамса. А в Джульярдской школе был преподаватель, который отказывался преподавать музыку, написанную после 1900 года[31].
Вы тоже можете ненавидеть то, что вам не нравится.
(Просто знайте, что, если вы ненавидите Моцарта, мы не сможем дружить.)
Глава 2
Таланта тоже не существует
Хорошо, ладно, он существует, но он не все решает, если вам так кажется
У меня ушел год на то, чтобы выучить колыбельную Twinkle, Twinkle, Little Star. Целый год[32].
До этого потрясающего этапа в моем музыкальном развитии я должна была научиться держать скрипку – и стоять с ней. Училась я, примотав скотчем линейку к пустой коробке от салфеток и используя круглую вставку от коробки из-под пиццы с нарисованными на ней ногами.
Мой смычок был не из дерева, а из фломастеров, которые можно было скрепить друг с другом. Помните такие? С разноцветными колпачками, которые надевались с обеих сторон? Честно говоря, я не уверена, что именно производитель задумал так скреплять фломастеры, – для такого они явно были не предназначены. Или для того, чтобы оставаться в скрепленном положении «смычкозаменителя». Я помню, как во время занятий ползала по ужасному линолеуму на кухне, собирая эти фломастеры каждый раз, когда конструкция разваливалась. А еще я помню, как вспоминала, как ползала по этому ужасному линолеуму, спустя 13 лет, когда я ползала по другому полу, потому что сломала свой настоящий смычок – смычок, сделанный в начале 1900-х лондонской фирмой W. E. Hill & Sons, за который мои родители заплатили семь тысяч долларов. Конечно, моей первой мыслью в тот момент были всевозможные ругательства, но, успокоившись, я поняла, что этого стоило ожидать.
30
Сочетание двух и более отдельных активных голосов в соответствии с определенным набором гармонических правил.