– Похоже, тебе повезло, что ты не попала на «Лейбниц», – сказала Острайкер. – Что, если они решат лететь дальше к Оорту, а лебедяне так и не встретят их? Напрасное путешествие. Не могу поверить, что они ушли! А ты можешь поверить, что они ушли, Анге?
– Могу, – сказала Млинко.
– Ну ладно, а я не могу. Я не могу! Преодолеть такое расстояние, вступить в контакт, а потом просто... свалить? Почему?
– Вселенная не всегда дает внятный ответ на вопрос «почему», – заметил Морис. – На самом деле, почти никогда.
– Это неправильно! Это должно что-то означать! По крайней мере, – настаивала Острайкер в крайнем возбуждении, – должно быть какое-то объяснение. Почему они просто взяли и ушли?
Анге ничего не сказала, но по ее мнению, было более чем вероятно, что уход был событием столь же случайным и необъяснимым, как появление. Она верила (и эта вера была для нее настолько близка к истинной религии, насколько это было возможно), что Вселенная устроена не в соответствии с логикой человеческого разума (насмотря на то, что разум этот – какая ирония! – был неотделимой частью космоса). Миллиарды жужжащих человеческих мозгов выстраивали узор, структурировали и наделяли волей; они находили красоту сюжета в каждом изгибе радуги. Космос тоже любил структуры, конечно, но структуры гораздо менее сложного, или, говоря точнее, более однородно повторяющегося типа. Повсюду водород и гелий, слипающиеся в различных комбинациях; закон обратных квадратов во все поля. Все существует, ничто ничего не значит. Космос совершенно чужд сюжетам. Если инопланетяне вторгаются в земной нарратив и назначают встречу, ну как же – здесь просто-таки обязана быть какая-то развязка! Однако ни завязка, ни развязка не укладываются в логику космоса; и уж конечно же последняя никогда не лежит, аккуратно свернувшись, в утробе первой в ожидании рождения. Если чужие совершенно беспричинно исчезли, как они вроде бы и поступили, значит (думала Анге) это было не более чем еще одним чуждым гармонии проявлением бесконечно несогласованного фрагментарного космоса.
Острайкер отказывалась в это поверить. Она изнуряла себя и окружающих догадками о возможных причинах исчезновения лебедян. Может быть, их отозвали на родную планету; может быть, произошла какая-то катастрофа, связанная с технологией прокола пространства или движением быстрее скорости света, которая вычеркнула корабль из реальности. Может быть, на борту случился мятеж. Возможно (Острайкер творчески подошла к последней версии) разные племена чужих на борту огромного корабля не сошлись во взглядах на судьбу человечества – следует ли приветствовать его или уничтожить – и плохие инопланетяне заблокировали хороших, но последние предприняли последнюю отчаянную атаку, которая разрушила корабль и, таким образом, принесли себя в жертву ради спасения невежественного человечества.
– Не вполне вероятно, – сухо заметила Анге.
Вряд ли все это имело значение. «Лейбниц» получил указание продолжать путь в надежде, что лебедяне все-таки вернутся. Если же этого не произойдет, то кораблю следовало произвести исследование облака Оорта (как будто после автоматических зондов там еще было, что исследовать!). Чужие, однако, не торопились возвращаться. Предыдущие переговоры во всем их многословном безумии были просеяны через сита в поисках возможных объяснений. Люди согласились, что либо исчезновение было запланировано, либо произошел несчастный случай; человечество оказалось неспособным измыслить какую-либо третью причину. Из первой гипотезы вытекала недобросовестность инопланетян, из второй – их несовершенство.
В любом случае выводы были неутешительны.
Но, впрочем, не для Анге. Напротив, она находила разболтанную ассиметрию событий довольно отрадной; отрадной в эстетическом смысле. И даже с учетом того, что настоящей встречи не произошло, невозможно было отрицать, что человечество все-таки вступило в первый контакт. Теперь мы знали наверняка, что не одиноки во Вселенной. А это уже кое-что. Разве нет?
Определенно да.
Затем в одно прекрасное утро Морис не заступил на вахту; Анге и Острайкер, вскрыв замок, обнаружили его мертвым в его каюте. Разобраться в происшедшем удалось за полчаса. Запираясь у себя, чтобы погрузиться в медитацию, Морис на самом деле удовлетворял хроническую наркотическую зависимость – он сидел, как показал быстрый анализ крови, и на пинопиатах и на линктин-фармаконе. Убила его передозировка последнего, предположительно случайная.