Совершая хладнокровное убийство, так не стреляют; даже люди, которыми владеет ярость, обычно подходят к своей жертве поближе, потому что пистолет — не винтовка и не автомат, скорострельность, точность и дальность боя у него невелики. А здесь палили с десяти метров, нажимая на спусковой крючок до тех пор, пока жертва не упала на земляной пол и не затихла, мучительно скорчившись и подтянув колени к разорванному пулями животу.
Глеб получил подтверждение своей догадки, разглядев в руке убитого пистолет — современный девятимиллиметровый «вальтер». Теперь все стало ясно: увидев, что противник вооружен, убийцы испугались и открыли огонь на опережение, возмещая недостаток меткости избыточной плотностью огня. Впрочем, вполне возможно, что убийца был один и стрелял с двух рук…
Один из оперативников, старательно сдерживая дыхание, присел над уже сфотографированным трупом и осторожно за ствол поднял слегка тронутый ржавчиной пистолет.
— Ба! — воскликнул он. — Да это ж пневматика!
Глеб поднял брови. Хорошенькое оружие против двух нарезных стволов! Из такого хорошо по воробьям стрелять. А в подземелье — по крысам…
— Ну, — обращаясь к Егорову, недовольно произнес подполковник Ромашов, — и где она лежала, эта твоя сережка?
— Да прямо у него в ладони, — ответил рыжий диггер, — в левой.
— Покажи, — потребовал Ромашов, решивший, по всей видимости, до конца соблюсти правила проведения следственного эксперимента.
— Что показать? — слабо заупрямился Рыжий.
— Как подошел, как заметил, как взял… Давай действуй!
Задержанный Егоров протяжно вздохнул и принялся показывать.
— Ну, вот так я подошел, — говорил он, буксируя за собой продолжающего хлюпать промокшими ботинками сержанта, — вот тут остановился. Испугался, хотел уйти… Потом увидел — что-то блестит. Гляжу — сережка. Золотая, крупная… А мне на запчасти для мотоцикла не хватает, «хонду» свою я хотел подновить… Ну, наклонился… А нагибаться обязательно? Запах… Тогда так не воняло.
— Давай, давай, — опередив Ромашова, сказал ему сержант. — «Запах»… Будешь знать, как мародерствовать!
Егоров нехотя наклонился и вдруг, издав сдавленный горловой звук, резко отвернулся от трупа. Его завтрак с плеском вырвался на свободу, и в царившем вблизи разлагающегося тела зловонии появился новый компонент.
— Отведи его в сторонку, — скомандовал сержанту Ромашов, — а то он нам все улики заблюет. Все ясно, — добавил он, ни к кому не обращаясь. — Готовый «висяк»!
Глеб снова подумал, что рыжему диггеру крупно не повезло. Наспех сшить белыми нитками уголовное дело, повесить труп на этого беднягу Егорова куда легче и спокойнее, чем тратить время и силы на бесплодные попытки отыскать настоящего преступника, которого давно и след простыл.
Пока Сиверов предавался этим грустным размышлениям, труп обыскали. Помимо часов и перстня, таких откровенно дешевых, что на них не польстился даже мечтающий о новеньком мотоцикле рыжий диггер, на теле обнаружился бумажник — без денег, если не считать какой-то мелочи, но зато с водительским удостоверением и документами на машину — десятилетний «рено».
— Крестовский Дмитрий Петрович, — прочел Ромашов, держа удостоверение на отлете, словно боялся испачкаться, и светя на него фонариком.
— Ну вот, — сказал ему Глеб, — а ты говоришь: «висяк». Личность убитого установлена, а это уже полдела.
— Ага, — саркастически согласился подполковник. — Знать бы еще, где взять вторую половину!
Когда в кабинет Александра Антоновича Гронского вошел человек, которому в скором времени предстояло стать покойником, хозяин неторопливо попивал кофе из прозрачной, очень изящной фарфоровой чашечки с золотым ободком. Он сидел боком к письменному столу, забросив ногу на ногу и держа чашку на весу, и сквозь матерчатые ленты вертикальных жалюзи любовался открывающимся из окна видом на Москву-реку. В реке отражалось хмурое весеннее небо, вода цветом напоминала окислившийся свинец; по испятнанной островками нерастаявшего грязного снега набережной сновали замызганные автомобили, выстраиваясь в длинные, даже издалека наводящие тоску очереди у светофоров.