— А продовольственных припасов, питьевой воды и медикаментов нам хватит на целый год? — забеспокоилась Таня.
— Да, хоть на пять! — сообщил подполковник. — И продовольственных припасов, и всех прочих. С этим, как раз, никаких проблем не наблюдается…
Неожиданно тоненько и тревожно взвыла сирена, через две-три секунды затихла, и басистый голос Горыныча, исходящий из маленькой чёрной коробочки, закреплённой на дверном косяке, оповестил:
— Борис Иванович, тревога! На перроне буза творится! Слышу частые пистолетные выстрелы, вижу на мониторах непонятных собак…
Мельников схватил со стола брусок рации, поднёс его к уху, и, нажав на нужную кнопку, принялся ругаться:
— Никоненко, мать твою старушку седую! Что происходит на платформе? Какие ещё волки? Ополоумел совсем?
Подполковник, отбросив рацию в сторону, вскочил на ноги, достал из ящика письменного стола мощный аккумуляторный фонарь, выхватил из наплечной кобуры массивный чёрный пистолет и скомандовал:
— За мной! Оружие вам Горыныч выдаст при входе (на выходе?) в туннель. Тёмный, прихвати мегафон! Он лежит на сейфе…
Глава пятая
Алжирские шакалы
Горыныч (уже в серой камуфляжной куртке, застёгнутой на все пуговицы), по знаку подполковника протянул им — рукоятями вперёд — по чёрному пистолету и вскользь пояснил:
— Двенадцатизарядные "браунинги" последней модели, бельгийская сборка, то бишь, родная. Нормальные машинки, без дураков и неожиданных подстав…. Барышня-то умеет стрелять?
— Умеет, если верить нашей базе данных, — нетерпеливо поморщился Мельников. — Отпирай, давай, балабол! Язык без костей. А вы, майор и майорша, не забудьте оружие снять с предохранителей…
Прозвучали чуть слышные щелчки, дверь приоткрылась.
— За мной! — скомандовал подполковник, включая фонарь и насторожённо прислушиваясь к неясным звукам, доносившимся со стороны платформы. — Действуем сугубо по обстановке! Горыныч, запирай!
Они вышли в туннель.
— Здесь шестой! — раздалось сзади.
Артём резко обернулся. Метрах в пятнадцати-двадцати — в ярком луче фонаря Мельникова — обнаружилась серая фигура в чёрном бронежилете, со шлемом, оснащённым прибором ночного видения, на голове.
— Как у тебя, Егоров? — спросил подполковник.
— Всё спокойно, Борис Иванович!
— Бди дальше! Если что — сразу бей на поражение! Мы пошли…
Неясные звуки — по мере продвижения к перрону — начали разделяться, постепенно приобретая узнаваемость.
"Женский отчаянный визг, испуганные мужские крики", — принялся дисциплинированно перечислять внутренний голос. — "Частые пистолетные выстрелы, яростное звериное рычание и жалобное повизгивание…".
— Вперёд, орлы! — без тени сомнения велел подполковник, устремляясь к лесенке. — Посмотрим, что это за волки такие!
На перроне безраздельно царила сладкая парочка — откровенный хаос и бессмысленная вакханалия. Бестолково, отчаянно крича и визжа, повсюду метались люди, между которыми сновали-мелькали шустрые собачьи (волчьи?) силуэты. Создавалась впечатление, что — в основном — собаки нацелились на сухие пайки, но тем людям, которые оказывали активное сопротивление, приходилось совсем несладко.
— Сволочи наглые! — гневно воскликнула Таня и, крепко сжимая пистолет двумя руками ("Как в крутых голливудских боевиках!", — мысленно восхитился Артём), открыла беглый прицельный огонь по большой собачьей своре, окружившей пожилую женщину, беспомощно распластавшуюся на полу платформы.
Отметив краем глаза, что Мельников присоединился к Татьяне, Артём, высмотрев здоровенного наглого пса, вцепившегося в ляжку худенькому фанату "Зенита", положил мегафон на пол, выпрямился, несуетливо прицелился и мягко надавил на спусковой курок (на спусковой крючок, как выражаются штатские лица).
"Братец, это же они, ливийские шакалы!", — внезапно прозрел внутренний голос. — "Гадом буду, они самые! Крысоловы умелые, мать их!".
Это неожиданное открытие меняло всё самым кардинальным образом. Артём поставил пистолет на предохранитель, запихал его — стволом вниз — за пояс брючного ремня и подобрал с пола мегафон…
Говоря по правде, речь шла об обыкновенных пустынных волках. О "Lobo desierto", выражаясь научным языком. "Ливийскими шакалами" этих животных величали сугубо русские офицеры, входившие в специальный корпус ООН, стоявший лагерем на алжиро-ливийской границе. Корпус был, вовсе, и не миротворческим а, наоборот, насквозь секретным и тайным. Как выяснилось, и такие бывают.
— Большая политика — дело тонкое, а, местами, и откровенно грязное! — поучал тогда Горыныч молодых коллег. — Что на регионально-деревенском уровне, что в мировом масштабе….
Секретный воинский корпус условно делился на две приблизительно равные части — на европейскую и африканскую. В европейскую — кроме россиян — входили австрийцы, венгры и англичане. В африканскую — нигерийцы, марокканцы и алжирские берберы. И как-то так получилось, что русские сошлись именно с берберами. Не то, чтобы сошлись, но общались охотнее всего, видимо, почувствовав некое родство душ и схожесть природных менталитетов. Генерал Фрэнк Смит — мужчина опытный и по-настоящему мудрый, возглавлявший "ооновцев" — подметив данную национальную взаимную симпатию, начал назначать в патрули-караулы берберов совместно с россиянами.
Артёму в напарники постоянно доставался Аль-Кашар — пожилой алжирец с тёмно-коричневой непроницаемой физиономией, покрытой густой сетью глубоких морщин. Аль-Кашар был местным жителем, родом из Чёрного ущелья, когда-то обитаемого.
Как правило, армейский пятнистый фургон (американский аналог российского "Урала") на рассвете останавливался на излучине узенького безымянного ручья, пересыхавшего время от времени. Они с Аль-Кашаром вылезали из машины, тщательно проверяли амуницию, оружие и правильность настройки рации и, взвалив на плечи тяжёлые рюкзаки, выходили на маршрут. То есть, весь день настойчиво и целенаправленно обходили склоны Чёрного ущелья, высматривая следы пребывания подлых ливийских диверсантов.
Иногда следы обнаруживались, о чём Артём тут же по рации сообщал на базу. Тогда в воздух поднимались "Ирокезы" и, изредка постреливая, начинали старательно кружить над округой. Два раза и патрульным (то есть, Артёму и Аль-Кашару) пришлось вступать в непосредственное боестолкновение с противником. Оба раза выиграли, понятное дело…
Но, чаще всего, обход местности не приносил никаких неожиданных и неприятных результатов. Они к вечеру, сделав по дороге пять-шесть привалов в тени тёмно-красных скал, доходили до Рыжего бархана и останавливались на ночлег, благо у бархана дров было в достатке. Во-первых, бескрайняя полоса сухого кустарника. А, во-вторых, обгоревшие остатки щитовых бараков.
— Здесь когда-то располагались наши армейские склады, — при первом же выходе на маршрут объяснил Аль-Кашар на причудливой смеси французского, английского и арабского языков. — Прилетел большой военный самолёт, сбросил чёрные бомбы, бараки сгорели. Потом прилетел другой военный самолёт, ещё больше первого. Обрызгал всё вокруг очень ядовитой водой. Кусты и верблюжьи колючки засохли. Берберы навсегда ушли из Чёрного ущелья…