— Самолёты-то были ливийские? — недоверчиво спросил Артём. — Ну, те, которые сбрасывали "очень ядовитую воду"?
— Нет, французские, — нахмурился бербер. — Давно это было. Не будем больше говорить про самолёты…
— Не будем, — покладисто согласился Артём, а про себя подумал: — "Похоже, что прав был мудрый Горыныч. Грязное это дело — большая политика…".
Они разжигали небольшой, но жаркий костерок (ночью в пустыне достаточно холодно, особенно на рассвете), ужинали нехитрой, но калорийной снедью из армейского сухого пайка, курили и вели неторопливые философские беседы, потом — по очереди — спали. На рассвете трогались дальше, огибая Чёрное ущелье с юга.
В один из вечеров, когда костерок уже разгорелся, а красно-розовое, неправдоподобно-большое солнце вплотную приблизилось к далёкой линии горизонта, Аль-Кашар, хищно оскалившись, указал рукой на восток и сообщил — с непонятными интонациями в голосе:
— Лобо идут! Крысоловы!
Артём навёл полевой бинокль в указанном направлении. По узкому распадку — руслу давным-давно пересохшего ручья — передвигалась (ползла, змеилась?) длинная цепочка, состоявшая из пятидесяти-шестидесяти поджарых животных.
"Одичавшие собаки? Волки?", — ударился в пространные рассуждения внутренний голос. — "Больше всего они напоминают русских лисиц, только на очень длинных ногах. Ну, и шерсть не такая густая, да и хвост не такой пышный. А остроухие длинные мордочки, безусловно, лисьи…. Окрас? Сильно отдаёт рыжиной. Но это, скорее всего, лучи заходящего солнца так подсвечивают — с элементами авторской фантазии. Возможно, что шкура лобо — при дневном освещении — будет выглядеть серо-желтоватой…".
— Милые собачки! — высказал своё мнение Артём. — Забавные такие. Наверное, полностью безобидные…
— Ну, это как сказать, — закуривая крепкую французскую папиросу "Голтуз", в очередной раз завёл разговорную философскую шарманку Аль-Кашар. — У каждой медали, как известно, имеется две стороны. Как, впрочем, и у каждой природной сущности. Вот, и с этими пустынными волками…. С одной стороны, лобо очень полезны. Они — лучшие ловцы крыс на этом призрачном Свете! Если, к примеру, в какой-либо части пустыни развелось избыточно много прожорливых крыс, то туда — без промедлений — доставляют лобо. Иногда бедуины отправляются по пустыне (на верблюдах, естественно) за пятьсот-шестьсот километров, чтобы разжиться щенками пустынных волков. Крысы — это очень плохо для маленьких верблюжат, могут ночью загрызть до смерти. Лобо — безжалостно уничтожают подлых крыс, это очень хорошо…. Но голодные лобо иногда — всей стаей — по ночам нападают на беспечных путников. Они не брезгуют человечиной. И, что хуже всего, совершенно не боятся огня…
— Э-э! — забеспокоился Артём. — Значит, пустынные волки могут — сегодняшней ночью — наброситься на нас?
— Могут, — невозмутимо согласился бербер. — Но не нападут.
— Почему — не нападут?
— Потому, что я сейчас прогоню их. Лобо будут бежать отсюда прочь — всю ночь напролёт. Очень быстро бежать. Со всех ног…
Аль-Кашар тщательно затушил папиросу о рифленую подошву армейского ботинка, отошёл от костра на несколько шагов в сторону волчьей цепочки, задрал голову к небу, прикрыл глаза и, поднеся ко рту сложенные рупором ладони, завыл…. Всё вокруг наполнилось бесконечно-печальными и безгранично-тоскливыми звуками. Вой, подхваченный и многократно усиленный чутким вечерним эхом, плыл над бескрайней пустыней плотным и всепроникающим маревом…
Пустынные волки, словно бы получив некий тайный сигнал-команду, резко остановились и, повернув ушастые головы в сторону Рыжего бархана, застыли — абсолютно неподвижными изваяниями. Вскоре мелодия воя изменилась: к печали и тоске добавились нотки колючей тревоги, потом — отголоски вселенского неотвратимого ужаса…. Лобо, развернувшись на сто восемьдесят градусов, дружно и целенаправленно рванули прочь, постепенно превращаясь в крохотные, тёмно-рыжие точки…
Когда Аль-Кашар плавно отвёл ладони ото рта, и вой постепенно затих, Артём попросил:
— Научи меня, пожалуйста!
— Почему бы и нет? — невозмутимо пожал плечами бербер. — Научу, конечно! На этом призрачном Свете любое умение может пригодиться. Неожиданно для всех. Даже, и для самого умельца…
За последующие три месяца им ещё не раз встречались на пути стаи лобо, и Артём, в конце концов, неплохо научился отпугивать этих коварных хищников. А самого Аль-Кашара — уже в самом конце их командировки — достал-таки ливийский снайпер. Полчерепа снесло бедняге…
Артём, мгновенно прокрутив в голове былые знания, плавным движением поднёс мегафон к губам и, крепко зажмурив глаза, завыл…. Он выл, стараясь не думать ни о чём постороннем, безостановочно произнося-повторяя про себя слова нехитрой молитвы — на причудливой смеси французского, английского и арабского языков: — "Аллах Всемогущий! Сделай так, чтобы эти жёлтые исчадия Преисподней — ушли навсегда! Сделай так, молю! Аллах Всемогущий! Сделай так, чтобы эти жёлтые…".
Он вышел из транса, только почувствовав сильные шлепки-удары по плечам и спине.
— А, что такое? — Артём опустил руку с мегафоном вниз и, открыв глаза, непонимающе огляделся по сторонам.
— Всё хорошо, они ушли! — заверила Таня, глядя на него обожающими и лучистыми, тёмно-зелёными глазищами. — Ты у меня — настоящее чудо! Легендарный и всемогущий воитель! — звонко чмокнула в щёку.
— Отставить поцелуи! — грозно рявкнул Мельников. — Тёмный! Коротко доложи, в чём тут дело!
— Ливийские шакалы.
— Не врёшь? — недоверчиво прищурился подполковник. — Откуда в питерском метро — взяться пустынным волкам? А? Бред какой-то! Впрочем, сейчас ни до этого…. Посмотри, что творится вокруг!
Даже не осматриваясь, только по долетавшим звукам, можно было однозначно и безошибочно определить, что власть на платформе была нагло узурпирована всеобщей паникой. Визгливые вопли, болезненные стоны, безудержный плач и истеричные всхлипы — неслись со всех сторон…
— Имеем два трупа, один из них — детский. Третий, возможно, находится в туннеле, — громким и на удивление спокойным голосом известил подошедший Василий Васильевич. — Покусанных — больше половины. Люди совсем ошалели от страха и боли…. Надо, подполковник, снова пускать усыпляющий газ. Надо! Иначе, скорее всего, не справимся. Многие раненные, даже, не дают себя перевязать…
Мельников, включив рацию, приказал:
— Никоненко! Пусть все бойцы оденут противогазы! Лично сообщи каждому и проконтролируй…. Три-четыре минуты у тебя. Роджер! — обернулся к Артёму. — Тёмный! Сгребай свою ненаглядную наяду в охапку и немедленно дуй в бункер! Не спорь, у вас же нет противогазов, а спать бойцам спецкоманды сейчас не следует. Потому как — дел много…. Горыныч вам выдаст обмундирование. Переодевайтесь и сразу же возвращайтесь. Газ выветривается за пару-тройку минут…. Всё, это приказ! Выполнять, майор! Паспорта, кстати, сдайте капитану Горнову…. Бегом, марш!
Бережно подталкивая перед собой "ненаглядную наяду", Артём устремился к лесенке.
— А почему…. Бойцы стреляли из пистолетов? — торопливо перебирая подошвами кроссовок по перекладинам лесенки, не удержалась от вопроса Татьяна. — Ведь у них…. Были автоматы?
— Потому, что у автоматов — большая убойная сила…, - слегка задыхаясь, ответил Артём. — Вернее, у автоматных пуль…. Могут пробить волка насквозь…. Ну, и человека случайно зацепить…
— А почему…. Подполковник Мельников величает тебя…. "Тёмным"?
— По капустному кочану…. Прямая ассоциация: Артём — Тёма — Тёмный…
— Мне не нравится…. Буду называть тебя по-прежнему…. Тёмой…
Тёмно-рыжая дверь была широко распахнута, и из недр бункера высовывался седой ёжик волос.
— Быстрей! Быстрей! — торопил недовольный бас Горыныча. — Только вас жду! Быстрей, майор и майорша!
Когда Артём и Таня оказались внутри помещения, капитан Горнов захлопнул дверь, повернул до упора крохотный штурвал на стене, нажал на круглую красную кнопку и прошёл к столу, на котором выстроились в ряд три монитора. Усевшись в стандартное офисное кресло на колёсиках, он выдвинул из стола специальную полочку, ловко пробежался корявыми пальцами по невидимой клавиатуре и, облегчённо вздохнув, сообщил: