У Марии ещё со школы осталась привычка, если позволяла погода, готовить все устные уроки в саду. Подготовка к выпускным экзаменам тоже прошла здесь, быстро и успешно. Девчонки удивлялись:
— Маш, поделись секретом, как ты успеваешь выучивать в два раза больше билетов, мы пробовали в своих садах, но у нас всё равно не получается, сад, что ли, твой особенный.
"Да, сад действительно особенный, когда его любишь. Вот только непонятности получаются, любила и люблю природу, а пошла учиться на физика, не на лирика или ботаника, и ещё странно, что и физика нравилась. Парадокс. Теперь уже как физику нужно ответить, где и когда область пространства-времени претерпела разрыв и приобрела иные патологические свойства. Ведь где-то в пространстве записано время, а во времени хранится пространство, одно вытекает из другого и снова в него вливается. Как проникнуть в такую сингулярность, если неземные технические средства возносят к облакам, а сознание тормозит и приземляет. Расширить сознание, освободив от мусорного нагромождения, так как это сделать, если одно вытекает из другого".
Так Маша рассуждала по поводу сада.
Она расположилась в кресле под деревом, отец достал из сарая блок кресел трёхместных откидных, таких же, как в клубе, доставшийся им в наследство от колхозного красного уголка, привезённого на празднование по случаю ухода матери на пенсию. Он остался в вечное пользование потому, что не был вывезен вовремя, а потом и везти стало некуда, так как не стало ни красного уголка, ни самого колхоза, в котором всю жизнь проработали родители.
Она откинулась назад, вытянула ноги и раскинула в стороны руки. Закрыв глаза, она просто хотела уединиться с природой, ни о чём не думать, вдыхать благодатный воздух. В таком положении она пробыла некоторое время, может минуту, а возможно и две, хорошее время не измеряется, нет, она не задремала, просто ушла в себя.
Сначала всё было как всегда, покой, расслабленность, пятна света сквозь закрытые веки, потом появилась мысль, сравнивающая ощущения: "Благодать, как в детстве, а почему как в детстве?"
И закрутилось. Серый плотный туман таял под ослепительным встречным потоком света, хотелось закрыть глаза, но они уже закрыты. Яркий свет манил и утаскивал за собой, полёт ускорился. Она уже мчалась между продолговатых огненно-белых искр, раздвигая их в стороны от себя, словно в трубе или в туннеле. Вдруг вспышка — закончился полёт, видимо она достигла окончания туннеля, свет отовсюду и ровный, нет ни лучей, ни искр, ни движения — светлое безмолвие.
Послышались звуки, похожие на хруст снега, сознание растерялось и потеряло контакт со светом. Оно искало его, но хруст снега мешал и отвлекал, тогда оно сконцентрировалось на звуке. И сразу же появилась картинка.
Девчонка лет десяти-одиннадцати идёт по заснеженной деревенской улице. Чёрные чёсанки, тонкие мягкие валенки, издают хруст, вдавливая ещё сильней в накатанную дорогу отслоённый сухой снег. Морозно, но ей жарко и хочется пить, она ещё не остыла от катания с горки. Санки еле слышно скользят за ней, кататься хорошо, а вот забираться на горку не очень, да если ещё и наперегонки. Вязаная шерстяная шапка с длиннющими ушами-завязками до пояса вся в застывших комочках снега. Куцее рыже-зеленоватое пальтишко тоже всё в снегу, и синие гамаши и голенища валенок и пуховые варежки, всё пропитано снегом и уже не отряхивается от него. По улице идёт снежная девчонка и очень хочет пить.
Она узнала себя. Да, это она — Машка Антонова.
Вот подходит она к колодцу, на цепи ведро. Она заглядывает в него, воды наполовину, по краям образовалась уже слабая корочка льда. Она наклоняет его и прикасается к краю губами, вдруг губы стали неподвижными, а вода ещё не дошла до края. Маша в недоумении отрывает губы и видит, как на внешнем краю ведра остались какие-то отпечатки, лишь потом чувствует огонь и боль на губах. Она сдёргивает варежку и прикасается к губам рукой, нижняя жжёт и кровоточит. Она плачет, кровь бежит по пальцам и капает на снег. Откуда-то появился Белов Мишка с двумя пустыми ведрами. Поставив их у колодца, спросил:
— Что губами примёрзла? Эх ты, дурёха, это же физика. Снег приложи, кровь остановит.
— Я знала, но очень хотелось пить, потому забыла, — ответила ему Маша, сгребая голой рукой чистый снег для анестезии.
Про себя подумала: "Двоечник и второгодник, а туда же — физика".
Цепь загремела, ведро полетело вниз, подъёмная рукоятка быстро закрутилась, но вместо ожидаемого удара ведра о воду и всплеска, послышался сильный и глухой стук где-то сбоку от Марии.
Она дёрнулась, видение исчезло. Открыла глаза, большое яблоко белого налива упало на свободное кресло рядом и слегка разбилось. Это было первое крупное яблоко с этого дерева, плоды лишь только начинали вызревать.