— Всё на месте, — произнёс он, рассматривая содержимое папки.
— А что это? — заинтересованно спросила его Катя.
— Да так, документы со старой работы, вот храню и не знаю зачем, пригодятся или нет, — отвечая ей, он завязал снова тесёмки, чтобы вернуть папку туда, где она и лежала до этого.
Закрыв дверцу на ключ, он разогнулся и посмотрел дочери в лицо.
Катя, переступив боязливо порог комнаты, попросила его:
— Пап, пошли отсюда, мне неприятно здесь, будто кто-то подсматривает за нами.
— Ты знаешь, Кать, действительно, и у меня тоже такое ощущение, наверное, бабушка за нами смотрит, — полушутя, полусерьёзно сознавался в своих чувствах отец.
— Это не бабушка, бабушка не была злой, — отвергла его догадки Катя.
Она всё же решилась и вошла в комнату, осматривая широко раскрытыми глазами сервант с запылёнными стёклами и диван у стены, словно не была здесь никогда, и всё убранство ей незнакомо.
— Тогда домовой, — пошутил Алексей.
Он подошёл к дивану и, завернув запылившееся покрывало, сел, похлопав рукой по старой обивке. Пыли почти не было, и он рукой показал дочери на место рядом с собой, приглашая её таким образом присесть.
— Домовые без людей не живут, — усаживаясь, продолжала развивать начатую тему мистики дочка.
— И откуда ты всё знаешь? — обняв её, с радостью в голосе спросил он.
— А что им без хозяина делать-то, они не приведения, — осмелев и приняв его игровой тон, включилась в полемику Катька.
Немного помолчав, она предложила:
— Пап, а давай сделаем здесь ремонт и станем жить.
— Ну, ты даёшь, Кать, — удивился Алексей, — только что пугалась неизвестно чего, а теперь сюда переселиться хочешь.
— Ну и что, — возразила она, — здесь всё-таки жила моя любимая бабушка, пап, а разве тебе не хочется жить в доме, где прошло твоё детство?
— Честно скажу: нет, не хочется, даже не знаю почему, просто не хочется и всё.
Он встал с дивана и подошёл к открытой балконной двери.
— Вид отсюда неплохой, — произнёс он, охватывая взглядом двор, частично скрывающийся под кронами разросшихся деревьев.
— Вот видишь ещё один плюсик, чтобы поселиться здесь, — подскочила к нему Катя.
— У меня сейчас ни денег, чтобы сделать ремонт, ни времени нет, — вполне серьёзно и аргументировано отклонял идею дочери Алексей, — вот, когда разберусь с делами, там уж видно будет.
— Для своих дел ты и нанял Виктора Васильевича? — не дожидаясь ответа на свой вопрос, она продолжила, — пап, не ищи того, кто подстроил, я знаю.
Ухваткин собирался уже выйти на балкон, хотя там было пыльно и грязно, но последние слова дочери ему показались странными, и он остановился, повернулся к ней лицом и переспросил, глядя ей прямо в глаза:
— Что знаешь?
Катя выдержала его взгляд и ответила:
— Кто подстроил взрыв.
Алексей был в смятении и размышлял:
"Действительно знает? Откуда? Нет, это невозможно, опять образность".
Однако поколебавшись немного, он всё же решился продолжить разговор о взрыве, но более отвлечённо:
— Его нужно наказать.
— Его накажут, я его простила и за тебя и за бабушку. Ты, прости его, пап, и у тебя появится стержень внутри.
Она взяла его за руку и потянула к дивану, чтобы снова усадить и, возможно, сесть рядом.
— Кать, а как я буду жить с этим? — не сопротивляясь физически, Алексей возражал ей вербально.
Он плюхнулся на диван, а она встала перед ним и продолжала уговаривать:
— Мы будем жить втроём: ты, я и мама. Мы поможем тебе.
— Мама? — удивлённо воскликнул он, притянул за руки дочь и усадил к себе на колени.
— Да, мама, — дыша ему прямо в лицо и приглаживая руками его волосы, говорила она.
— Она не будет со мной жить, — отвернувшись от неё в сторону лицом, с досадой произнёс Ухваткин.
Теперь он догадался, что значила образность в словах дочери, девчонки просто хотелось помирить родителей и быть с ними вместе.
— А ты попроси её, — ласково ворковала она и перебирала его волосы своими пальцами.
— Я не могу, просил раньше, но она меня бросила.
— Она не бросила, она ушла от твоего бизнеса, а пришла к другому, помоги ей, и она поможет тебе. А дядю Славу прости, он всё равно не любит маму.
— А его-то за что прощать?
Задавая вопрос, он повернулся снова к ней, словно чувствуя, что неспроста она говорит про дядю Славу. Он уже привык и научился понимать её, дочь почти ничего не говорила лишнего, в её словах всегда был смысл, в её словах был разум.